Александр Проханов - Теплоход Иосиф Бродский

— Мальчики. — Толстова-Кац приблизилась к банщикам, которые предупредительно склонились перед ней. — Да какие же вы статные, ладные. Просто загляденье! — Она шаловливо попыталась залезть к ним под льняные повязки. — О, да у вас есть чем позабавить бедную вдову!

— Нам приказано препроводить вас в баню и сделать все для вашего удовольствия, — любезно произнес капитан Яким, чей атлетический торс отсвечивал в свете яркой керосиновой лампы. — Мы должны вас попарить по схеме «Б-прим».

— А что, позвольте узнать, означает эта загадочная схема? — поинтересовалась Толстова-Кац, кокетливо переступая слоновьими ногами.

— «Б» означает — «большая», а «прим» означает — «примадонна».

— Я готова, мальчики, к делу!

Она ступила через порог в предбанник. Совлекла сорочку, вывалив огромную массу хлюпающих желеобразных телес. Стала похожей на резиновый надувной бассейн, каким пользуются в гарнизонах, — колыхала огромными грудями, на которых темнели сморщенные, как чернослив, соски, раздвигала жирные вислые бока, выпячивала пухлый синий живот с пупочной грыжей.

— Примадонна к вашим услугам. — Она томно взглянула на банщиков и вошла в парную. Капитан Яким и оба помощника прихватили деревянный ушат с березовыми вениками, внесли вслед за ведьмой и плотно затворили дверь.

Она взгромоздилась на полку, разлеглась, расплываясь по горячим доскам, словно гигантская медуза. И сразу же стала испаряться, окуталась туманом. В бане запахло плесенью, гниющими водорослями, разлагающимися моллюсками, как на берегу Карибского моря.

— Поехали, мальчики! — нетерпеливо произнесла волшебница.

Капитан Яким окатил раскаленные камни водой, и баня на минуту превратилась в кромешный ад, в котором мучаются грешники, кипят котлы и черти, голые по пояс, готовят орудия пыток. Но ведьме было хорошо в этом уголке ада. Она постанывала сладострастно, торопя:

— Ну скорей же, милые!

Молодцы схватили по венику. Провели горячими пучками вдоль горбатой спины. Шмякнули жидкие ворохи на поясницу, на шею, отчего колдунья сладко взвыла.

— Эх!.. — воскликнул помощник капитана и хватанул веником по бабьей спине.

— Ох!.. — подхватил второй и шмякнул прутьями по мясистому боку.

— Эх!.. Ох!.. — понеслось. — Эх!.. Ох!.. — Мускули-, стые руки махали, веники свистели, колдуньях каждым ударом раздувалась, ибо переполнявшая ее влага расширялась при высокой температуре. — Эх!.. Ох!..

Капитан Яким надел тряпичную варежку. Нагнулся и достал из-под лавки железный прут. Дунул на него, словно хотел остудить. Вложил его в веник, передал помощнику. Наклонился, достал второй прут, вложил во второй веник, отдал другому.

— Ну где же вы, соколики! — шевелилось на полке громадное туловище.

— Эх!.. — крикнул банщик и опустил на колдунью березовый веник, в который был вживлен стальной прут. Ведьма взвизгнула, на спине ее лопнула кожа, и оттуда, как из пореза в резине, потекла жижа.

— Ох!.. — возопил второй банщик. Ударил веником, утяжеленным стальной лозой, от которой на боку у ворожеи распалась кожа и стала хлестать вода. Она возопила, попробовала приподняться. Но на нее сыпались удары веников, глушили ее, полосовали крест-накрест. Шкура ее расползалась, из-под нее выдавливалась студенистая масса, текла вода, выпадали креветки, ракушки, плохо переваренные водоросли, мелкие морские рыбешки, — все, что медуза успела проглотить, плавая в маслянистых водах Карибского бассейна.

— За что? — стенала ведьма.

— Донна!.. — охаживал ее стальным веником первый банщик.

— Примадонна!.. — вторил второй, нанося ей раны, несовместимые с жизнью. И сквозь свисты и визг чей-то мрачный голос, нараспев, с завыванием, прочитал в раскаленном воздухе пророческий стих:

То был голос поэта Иосифа Бродского, возвещавшего о том, что пророчество сбылось и колдунья Толстова-Кац испустила свой сатанинский дух. И хоть не было «холода» и «снежка», а была раскаленная баня и розги были не «замерзшие», а напоенные кипятком, в целом пророчество исполнилось.

Из иссеченного, обмелевшего туловища вдруг возникла прозрачная, дивная дева с нежным прекрасным лицом, молодая и прелестная телом. Вознеслась над изуродованной тушей, минуту колебалась под потолком, а потом улетучилась.