Александр Проханов - Теплоход Иосиф Бродский

Вырвались из парной головами вперед. Плюхнулись на холодные лавки, чудесно остужавшие накаленные задницы. Спешили влить в себя ковши прохладного кваса. Хлюпали, проливали благословенный русский напиток на бурные, дышащие груди.

Отдыхали в прохладе, глядя в растворенную дверь, как на золотом отражении парит волшебный корабль.

Отдышавшись в прохладе, похватали из лоханки дубовые веники. Прикрываясь ими, как солдаты внутренних войск прикрываются щитами, кинулись в пекло парной. Их снова охватили огни, раскаленные камни, готовое задымиться дерево. Сидели с крестами в губах, выпучивали сияющие глаза на покраснелых лицах.

— Я Луизку люблю, ты знаешь. — Франц Малютка испытывал потребность делиться с новообретенным братом переполнявшими его чувствами. — Она женщина замечательная, баба клевая. Таких я еще не видывал. Может позвать меня эдаким ласковым голосом: «Подойди ко мне, милый», а когда подойду, засадит кулаком мне под глаз. Классно! Или: «Подари мне, милый, бриллиантовый перстень, как у жены Президента Парфирия!» Я тут же, конечно, дарю, а она его — в унитаз. Но вчера такой сюрприз отмочила, даже не знаю, как объяснить. Тебе по-братски скажу. Представляешь, у нее под мышкой вторая дырка открылась, точь-в-точь как первая, только поменьше. Она меня к этой дырке стала приманивать. Подняла вверх локоток и зовет: «Милый, поставь мне градусник. Кажется, я нездорова». Один раз поставил, второй, третий. «Все, — говорю, — градусник сломался. Вся ртуть вытекла». А она говорит: «Ладно, миленький, ступай в ванну. Принеси градусник для температуры воды, с деревянным набалдашником».

Удивляясь метаморфозам своей суженой, Франц Малютка подхватил ковшом из бадьи, метнул на булыжники. Казалось, в печке открылся вулкан, ударил фонтан кипятка, полетели раскаленные камни, рванули ввысь свистящие вихри из самого центра Земли. Оба, голые, заслоняясь руками, напоминали персонажей картины Брюллова «Последний день Помпеи». Когда буря понемногу улеглась и они выглядели как раки в кипятке, с остановившимися выпученными глазами, их ослабевшие руки дотянулись до дубовых веников. Стали обмахиваться, сначала немощно, потом все сильней и сильней, входя в раж, занимаясь самоуничтожением. И, только вспомнив христианскую заповедь, категорически возбраняющую самоубийство, неохотно откинули веники и устремились наружу. Есаул заметил, что к могучей ягодице Малютки, рядом с березовым, прилип волнистый дубовый лист.

Вновь остывали, как две малиновые, выхваченные из горна поковки. Пили студеный квас, любовались далеким видением корабля, стоящего на золотых столбах. Слушали отдаленные возгласы толпы, ликующей при виде насаженного на вертел медведя.

Есаул продолжал размышлять о таинственном плане, который мерещился среди дурацких выходок, коварных интриг, развратных развлечений и содомских услад. Старался угадать таинственного демиурга, управлявшего заговором, носителя инфернальной идеи, которая испускала черные лучи сквозь разноцветную маскировку.

Колдунья Толстова-Кац своей ворожбой и чарами сводила с ума, напускала порчу, лишала воли. Она насаждала зло, мутила души, окружала план незримым покровом, ослепляя всякого, кто желал его разглядеть. Наносила разящие колдовские удары тем, кто приближался к сокровенному ларцу, где хранился тайный свиток с халдейскими письменами и была начертана ужасная истина. Но не она, чародейка и ведьма, была составительница тайного свитка, создательница инфернального плана.

Добровольский, развратный старец и бессменный масон, ведущий свою родословную от тамплиеров и розенкрейцеров, искусный игрок и ядовитый паук, окруживший своей паутиной несметные сонмы людей, хранитель несметной казны, знаток криптограмм, плетущий из века в век нескончаемую, от библейских времен интригу. Организатор, он сводил воедино усилия заговорщиков, устанавливал связи, соединял олигархов, запускал свои щупальца в министерства и партии, военные штабы и разведку. Но не он был творцом темноты, не он взрастил адский кристалл, от которого исходили черные лучи мирового затмения.

Губернатор Русак, ненавистник, садист, мучитель людей и животных, насаждавший в святом для России городе порок и растление, оспаривающий победу святого князя Александра над «псами-рыцарями», ратующий за переименование Новгорода в Ноесбург. Он был виновен в безвременной гибели писателя-историка Дмитрия Балашова, когда тот докопался до генеалогии губернатора. Выяснил, что Русак ведет родословную от трусливого зайца, попавшего под копыта коня, на котором Александр Невский возвращался после победы над тевтонами. Чем и объясняется лютая ненависть губернатора к памяти великого князя. Русак носится с дурковатым модельером Словозайце-вым из-за присутствующей в его фамилии «заячьей» составляющей. Хлещет до крови собаку, садистски мучит манекенщиц, доводя их до любовного исступления и многократно прерывая оргазм, после чего у нервических дев случается трехдневный припадок смеха. Но не он, потомок летописного зайца, является демиургом зла, носителем инфернального смысла, князем темноты, чье излучение туманит полдневное солнце, свертывает молоко в кормящей груди, среди летнего зноя превращает летящую птицу в комочек мертвого льда.