Чжан Сянлян - Мимоза

Каждый, кто сколько-нибудь долго существует в простой, естественной среде, волей-неволей приобретает соответствующие ухватки, а я еще и стремился к этому изо всех сил. Мне казалось, что без напористой грубости, без готовности выполнить любую работу, без жесткости здесь пропадешь. Человек, живущий своим трудом, должен быть вроде Хай Сиси. Какая тут, к дьяволу, культура! Работа сама по себе не бывает хорошей или посредственной, вот посредственных людей — сколько угодно! Взять, к примеру, того старика возницу, моего напарника, будь он в сто раз более образован — писатель, скажем, — он и тогда, я уверен, остался бы таким же бездарным и безликим, «дохлой собакой», одним словом. А вот Хай Сиси и в литературе был бы личностью.

Подсознательно я ощущал его своим соперником.

Физически я здорово окреп. Мимоза не уставала повторять: «Главное — хлеб! Хватит «огуречничать»! Овощами пузо набьешь, да сил не наживешь! Только в толстобрюхого борова превратишься...»

Конечно, это был вернейший принцип — хлеба, и досыта. Всякий раз, когда у нее дома я съедал вдоволь лепешек из настоящей пшеничной муки, мой организм буквально наливался жизненной силой. Это не был самообман — тому свидетели и нутро мое, и внешность. У нас не было зеркала, а пользоваться ее зеркалом мне не хотелось, но и просто на ощупь чувствовалось, как округлились мои щеки, как покрывались мышцами руки, ноги, грудь. Я ощущал небывалый приток энергии. За все мои двадцать с лишним лет такого мне еще не приходилось переживать. Окажись я внезапно в дивном саду, полном редкостных цветов и чудесных деревьев, я и то не познал бы ощущений, столь острых в своей новизне. Ведь сад, какой он ни есть замечательный, существует вне меня, а все это происходило во мне, со мной. Сколько приходилось читать о том, что ночью можно услышать, как растет трава, как семя рвется из земли на волю. И вот теперь мне довелось пережить единственный в своем роде опыт: ежедневно я слышал, как множатся в моем организме клетки. Современная медицина пребывает в постоянном поиске путей и средств, как сделать человека здоровым. Жаль, что уважаемые специалисты остаются в неведении относительно уникального эксперимента: три года подопытного морят голодом, а потом позволяют наесться досыта. И без всяких стимуляторов, словно знаменитый мастер превращений Обезьяний царь Сунь Укун, он на глазах становится великаном. А дело все в том, что пища, которую поглощает изголодавшийся организм, мгновенно переваривается, полностью усваивается и превращается в новые клетки. Грубо говоря, сколько съел — столько прибавил, в некотором смысле «безотходное производство».

Климат великой лессовой равнины необыкновенно сухой. Уже через полмесяца с полей испарился весь снег. Именно испарился, а не впитался, растаяв, в почву. Лишь кое-где, в недоступных солнцу канавах и рытвинах, сохранились снежные наметы, зато над грязными деревенскими проулками опять заклубилась пыль. И опять у подножия гор ветер воздвиг величественные пылевые колонны. К востоку, насколько хватало глаз, простирались бесконечные лессовые земли, своим золотистым сиянием пробуждающие весеннее томление. Смерчи сметали с полей и гнали перед собой прозрачные клубы туманных испарений, словно табун диких скакунов, напоминая мне сравнение из «Чжуанцзы» [15] Древний литературный памятник, автором которого считается мудрец Чжуан-цзы (Чжуан Чжоу), живший в IV—III вв. до нашей эры. : «Как дикие кони, клубы испарений».

А повозка Хай Сиси, яростно поскрипывая и угрожающе кренясь на ухабах, моталась все быстрее и быстрее по дорогам. Тощие коняги день ото дня выглядели все более изможденными. Но в том-то и состояло мастерство возницы, что и эти загнанные клячи не смели ни на миг замедлить свой бег.

Ход упряжки зависит от возницы.

В паре с Хай Сиси никто не выдерживал больше двух дней. Этот осел каждый день вкалывает с бычьим упорством, а нам, бедным, — одни неприятности!» — ворчали те, кому выпадало работать вместе с ним. Пока возили навоз, его напарниками перебывало по крайней мере десять человек. Первым из нас ездить с ним досталось Лейтенанту. Вернулся в ярости: «У-у, черепашье отродье! Нашел время, мать его растак, трудолюбие свое выставлять! Другие две ездки сделают, ну три, а этот ублюдок — пять! Совсем загонял меня. Все, ищите других дураков, а я завтра в Чжэннаньпу подамся!»

На следующий день я сам вызвался ехать с Хай Сиси.

Лошади стояли прямо посреди большого квадратного двора. Вдоль одной его стороны в ряд выстроились повозки, три другие были заняты ветхими конюшнями, которые еле держались и были подперты жердями. Мы пришли туда пораньше — крестьяне, назначенные сопровождать повозки, расстегнув рваные ватные куртки, грелись на солнышке, дожидались, пока впрягут лошадей. Возницы по очереди выводили своих подопечных из-под навесов, слышались все эти привычные «но-о», «пшел», «тпру»... Невыспавшиеся или просто равнодушно-угрюмые лица, и лошади под стать хозяевам — медленно и неохотно двигались они по двору, несмотря на яростную брань; с превеликим трудом удавалось надеть на них упряжь.