Свен Лагер - Фосфор

— Сколько раз ты уже закидывалась Е-шками? — спрашиваю я Фанни.

— Дай сообразить. Думаю, дважды. Не понравилось.

— А почему?

И я открываю следующую бутылку. Снова хочу увидеть на лице Фанни синие разводы. Они уже порядком поблекли.

— Неприятно.

— Как это неприятно?

— В семь лет меня ударило током. Потом несколько дней все болело. Сами нервы болели. А с первой же Е-шкой все повторилось. Совсем мягко и жар, как от раны. Меня словно обжигало изнутри. Противное ощущение.

— И что потом?

— Дала уговорить себя на вторую, потому что якобы только во второй раз забирает по полной. Но вышло по-прежнему, или даже хуже. Просто не выношу эту дрянь. А у тебя как было?

— Я тоже не очень ее люблю. Сначала бьет по мозгам, а потом все идет по нарастающей. В первый раз у меня чуть ноги не отказали, а потом наступило долгое забытье. Пришлось сразу надраться, что тоже глупо, — надираться из-за неудачной Е-шки.

— А Микро? Думаешь, он и правда проглотил Е?

— Думаю, что да. Только вот ума не приложу, как Шону удалось ее в него впихнуть.

Историю про диетические пилюли его мамаши, которые я повадился засовывать в цветочный горшок, и о том, как Микро слизывал с тарелки порошок, я решил ей пока не рассказывать. Кое-что лучше опустить.

— Да уж, из Микро вышла бы неплохая реклама дури, — говорю я. — Кажется, раньше ими лечили: прописывали людям экстази от депрессии или сексуальной слабости.

— Да, но тогда за ними хотя бы кто-то присматривал.

— Надеюсь, Шон присмотрит.

Микро опять заходит на кухню. Он ползет к раковине, наливает себе стакан воды и выпивает его залпом. Потом наливает себе еще. После третьего он вздыхает, поворачивается и облегченно рыгает.

— Я такой мягкий! Ух ты, я мягкий, — говорит он и счастливыми глазами смотрит на нас.

Когда Микро уходит, я спрашиваю:

— Слышала? Когда-нибудь слышала, чтобы кто-нибудь так громко глотал?

Перво-наперво мы с Фанни сами делаем по большому глотку.

— Настоящая жажда, — говорит Фанни.

— Думаю, Микро — наподобие жука, жука, умирающего от жажды, уже почти окаменевшего, прежде чем он успел сюда войти. Таким высохшим он мне показался.

— Представь себе, что тебе придется постоянно такое слушать, — говорит Фанни и снова пьет.

— Я и так постоянно это слышу, поверь мне. Иногда я прихожу домой, лежу без сна, и вдруг слышу такие вот звуки. Они исходят отовсюду. Кашель и скрежет, кряхтение и бурчание. Подо мной и надо мной. Совсем рядом, за стенкой. В такие моменты кажется, что весь дом поедают термиты, слой за слоем, день за днем. Отовсюду скрежет и скрип — то в одном месте, то в другом, словно люди всю ночь бегают по квартире или убираются, ворочаются, сопят и хрюкают или, мастурбируя, стачивают ногти о стены.

Фанни хихикает.

— Нет, правда. Иногда мне кажется, что я живу в доме, где полно жуков. Что, если не все мы, произошедшие от обезьян? Кто-то, например, от жуков или собак, а еще кто-нибудь от крыс, ну или хотя бы сродни этим животным. Тогда выходит, я живу в доме насекомых. Студенты-древоточцы, пенсионеры-тараканы, навозники-пролетарии, которые скатывают по квартире мусор в шары и постоянно от него чихают. Так и обитают друг у друга на головах, квартира на квартире, и изводят друг друга на нервы кашлем, шарканьем за выпивкой, курением, да еще окнами хлопают и то включают телевизоры на всю мощность, то снова вдруг их выключают. Вот и подгоняют друг друга своим невероятным гвалтом. И я тоже тогда не могу заснуть. Сам начинаю открывать окна и врубать музыку и тоже тогда ее выключать, и ко всему прочему иногда забивать себе косячок.

— За городом у меня есть знакомые, к которым я иногда езжу, — говорит Фанни, — и мне всегда очень нравится, что я не слышу ни телевизоров, ни того, как ссорятся люди этажом выше. А у нас в доме словно и стен нет. Справа живет тип, у которого радиобудильник настроен на пять часов утра. И что, думаешь, он просыпается? Но забавно, что ты заговорил про насекомых и их шум. То же самое я слышу за городом. Иногда я еду туда на выходные, и этого мне вполне хватает: не выдерживаю больше звуки от животных. А еще темноту. Когда я возвращаюсь, то несказанно рада, что опять в городе, и он все такой же красивый и многолюдный. И светлый. За городом ночью жутковато. Там ночь черная, как море чернил, и совершенно тихая. Мне всякий раз кажется, что я одна во вселенной. А потом появляются мыши и шебуршатся в своих норках, или что там еще они делают, и устраивают такой гам, что с ума можно сойти. Я так радуюсь, когда возвращаюсь домой. Прежде всего потому, что там есть свет. Свет круглые сутки — вот чего не хватает мне за городом.