Мартин Сутер - Лила, Лила

– Вы не знаете каких-нибудь родственников господина Штоккера?

– Со мной он о родственниках никогда не говорил.

После допроса Давид еще раз вышел в маленький парк. Подъемный кран уехал, но чугунная решетка так там и лежала, вместе с уже привядшими астрами. Двое мужчин расставили пронумерованные таблички и делали снимки. На третьем этаже в погнутой раме печально висели обрывки маркизы. Наверху, в башенке, на месте отсутствующей балконной решетки зияла дыра, как от выбитого зуба.

Внезапно Давиду ужасно захотелось домой, к Мари. Он пересек холл и угодил прямиком в объятия какой-то ярко накрашенной особы. На ней был расстегнутый плащ под леопарда, а под ним черное коктейльное платье с глубоким вырезом. Она уткнулась ему в плечо и разрыдалась.

С помощью портье он кое-как сумел от нее отделаться. Оставив в ее экземпляре «Лилы» следующее посвящение, которое она сама и продиктовала:

«Тамаре

На память об общем дорогом друге.

Единственным шумом был прибой, равномерный, как дыхание спящего. Мари лежала рядом с Давидом в пляжном шезлонге, нежилась в жарких лучах и ни о чем не думала.

– Вы ни о чем не думаете, – произнес медлительный мужской голос. – Вы ни о чем не думаете. Если приходит мысль, вы даете ей пройти мимо, словно облачку. Ни о чем не думаете. Ни о чем. Ни о чем.

Голос стих, прибой стал громче. Ш-ш-ш. Ни о чем. Ш-ш-ш. Ни о чем. Ш-ш-ш. Ни о чем. Теперь где-то далеко-далеко запела флейта. Зазвучала арфа. И синтезатор.

– Еще и это, – пробормотала Мари, – музыка для медитации.

Давид не ответил. Кажется, в самом деле медитировал.

– Вы чувствуете кожей солнечное тепло, – продолжал голос, – и вдыхаете аромат лотоса, цветущего среди кокосовых пальм.

Повеяло запахом эзотерического киоска с рождественского базара. Мари оставила попытки ни о чем не думать.

Они находились в релаксарии оздоровительного клуба в гранд-отеле «Фюрстенхоф», Бад-Вальдбах. Мари надела закрытый черный купальник. Новый мальдивский бикини произвел бы среди курортников непомерную сенсацию.

Уже третий день они были в Бад-Вальдбахе – на взгляд Мари, целую вечность. Еще когда ассистентка директора при первой встрече угощала их коктейлями, Мари думала только об одном: поскорей бы уехать! Все трое стояли у стойки бара, где в этот час подавали также чай и пирожные, пили шампанское с черносмородиновым сиропом и вполголоса разговаривали о том, как они доедали, улучшится ли погода и бывали ли Мари с Давидом раньше в Бад-Вальдбахе. Посетители за столиками отчаянно старались не греметь чашками, чтобы не упустить ни слова из этого разговора. Большинство из них пользовались при ходьбе вспомогательными средствами – от черных тростей с серебряными набалдашниками и костылей до ходунков и электрических инвалидных кресел.

Номер обставлен в стиле обычного гостиничного барокко. Мебель отделана розоватым шпоном, имитирующим дорогую древесину, пол затянут бледно-розовым ковром, кругом латунные лампы и лампочки, латунные ручки, латунные оклады, обои в вертикальную пастельную полоску, серую и абрикосовую, атласные занавеси приглушенного фисташкового тона, такое же покрывало на кровати, по стенам репродукции незатейливых художников. На диване и креслах слишком много подушек, в ванной слишком много мрамора.

Но по крайней мере просторно. Лежа на диване, Мари могла смотреть по телевизору то хронику года, то сентиментальные рождественские фильмы.

Был в номере и большой балкон. Хотя погода – забойный дождь и густой туман – не позволяла им воспользоваться. К тому же он был обнесен кованой решеткой, которая напоминала Давиду о балконе Джекки.

В тот день, когда с Джекки произошло несчастье, у Давида, по мнению Мари, случилось что-то вроде нервного срыва. Весь вечер на него то и дело нападали приступы судорожных рыданий, прекратившиеся только после того, как она вспомнила про серестаз, который держала в аптечке на случай бессонницы перед экзаменами, и дала ему таблетку. Через полчаса он заснул и наутро, когда она вернулась с субботними покупками, все еще спал.

Не проснулся он и когда позвонили из городской больницы и попросили, чтобы Давид им перезвонил.

Он вышел из спальни только после полудня, с виноватой улыбкой.

– Не знаю, что со мной было. Шок, наверно.

Он принял душ, перекусил и, похоже, чувствовал себя гораздо лучше. Пока она не вспомнила, что его просили позвонить в больницу.

– Они что-нибудь сказали? – испуганно спросил он.