Мартин Сутер - Лила, Лила

Давид стоял перед Джекки, глядя на него сверху вниз. Фён гнал над озером белые облака, меж кровель вилл темнели верхушки благородных пихт. Глубоко внизу, в маленьком гостиничном парке, на нежданном солнце грелись постояльцы.

– Тогда и тебе конец. Ведь именно ты закулисный заправила. Ты меня эксплуатируешь. Ты меня шантажируешь. Посылаешь на литературную панель и кладешь денежки в карман.

С насмешливой усмешкой Джекки выдержал его взгляд.

– Если я и выложу правду, то отнюдь не перед общественностью. Об этом ты уж сам позаботься. Мне достаточно информировать Мари.

– А она обратится к общественности.

Джекки покачал головой.

– Нет, не обратится. Ведь именно она послала в издательство поддельную рукопись. Твоя Мари тоже по уши в этом увязла.

– Она ни о чем не знала.

– Да ну?

Легким толчком Давид мог бы отправить старикана через ветхие перила. Прямиком на гравийную дорожку пятнадцатью метрами ниже. Или, если повезет, на прутья чугунной ограды.

Но он не воспользовался случаем. Джекки протиснулся мимо него в комнату, налил себе еще вина. Взял со стола папку, сел в кресло.

В этот миг, на крохотном балкончике обшарпанной гостиницы, ноябрьским днем, когда задувал фён, Давид осознал, что у него нет ни малейшего шанса защититься от Джекки. Пока тот жив – нет.

– Ну все, садись, давай в конце концов займемся делом, – приказал Джекки.

Скажи Давид заранее, что собирается заказать столик в «Звездолете», она бы отговорила его. Но он задумал сюрприз. И когда назвал таксисту адрес, она притворно обрадовалась.

Сейчас они сидели за столиком у стены, озаренной синим светом, – столики у стены считались в «Звездолете» лучшими – и пытались разговаривать, перекрикивая тяжелый гул басов. Некоторые посетители, узнав Давида, перешептывались и беззастенчиво глазели на него.

После встречи с Джекки он вернулся домой молчаливый и угнетенный. Тень того счастливого Давида, который около десяти утра тихонько вошел в квартиру и, раздевшись, юркнул к ней под одеяло, меж тем как она пыталась притвориться спящей и не прыснуть.

Они любили друг друга, а потом прямо из пакетов, коробок и пластиковых стаканчиков ели обильный завтрак, который Давид притащил из вокзальной кондитерской. Круассаны, бутерброды с ветчиной, мюсли со сливками, бисквиты с кремом, итальянские пирожные – все вперемешку. И снова любили друг друга и строили планы.

С двадцатого декабря до третьего января занятий в школе не было, и Мари договорилась с коллегой, что к сочельнику та оформит по ее эскизам витрины «Корифея». То есть у нее образовалось две недели каникул, и Давид в это время тоже был свободен.

Мари знала одну маленькую старомодную гостиницу в отдаленной, частенько заснеженной деревушке в Граубюндене, где ребенком в каникулы каталась на лыжах.

А Давид знал гостиницу в одной деревушке в Провансе, с цветастыми покрывалами и цветастыми занавесками, с множеством засушенных букетов, зато с рестораном, где можно мигом забыть немецкую кухню.

Или Бали? Ни она, ни он никогда еще не бывали на Бали. И на Сейшелах тоже. И в Западной Африке. И во многих других местах.

Список рос до двух часов, когда Давид, чертыхаясь, встал и оделся, собираясь ехать к Джекки.

Теперь же она видела, что он изо всех сил старается изобразить хоть малую толику утренней непринужденной радости.

Ей тоже было нелегко обеспечить хорошее настроение. В первую очередь из-за самого ресторана. Он напоминал ей о Ларсе и их прощальной встрече.

Теперь она сидела здесь с Давидом, и он был при галстуке, как Ларе, и заказывал шампанское, как Ларе, не спросив ее. В своей неуклюжей манере Давид совершал те же промахи, что и Ларе в его светской. На миг ее охватило знакомое ощущение, что она стала на год старше, но ни на миллиметр вперед не продвинулась.

– Шри-Ланка, – предложила она, чтобы нарушить молчание, – там опять мир и, как говорят, совершенно сказочно.

Давид неопределенно кивнул.

И вдруг Мари поняла, что с ним происходит. Джекки изгадил им каникулы.

– Выкладывай, – произнесла она, резче, чем хотела. – Старикан навязал тебе новые чтения, испоганил каникулы?

Давид беспомощно улыбнулся. Раньше эта улыбка очень ей нравилась. Но сейчас его беспомощность только раздражала. Ну почему он не может хоть раз настоять на своем? Стукнуть кулаком по столу и сказать: «Черта с два, теперь будет по-моему, и баста».

– Когда? – деловито спросила она.