Анатолий Ким - Поселок кентавров

Вся возбужденная толпа конелюдей с гиком ускакала с площади, только валялись там и сям несколько изувеченных в сутолоке борьбы кентавров. Сидел на заду, словно собака, передними ногами упираясь в землю, ошеломленный лысый савраска с окровавленным носом, с багровой шишкой на лбу. Угрюмо понурившись, шагал в сторону своего дома кентавроводец Пуду, тер кулаком глаза и, ощеривая лошадиные зубы, утомленно зевал на ходу.

А разыгравшиеся вояки проскакали через всю деревню и снова выскочили на простор речной долины. Там они уже разделились на несколько независимых кучек, каждая старалась удержать у себя окровавленную тушу, на скаку перебрасывая ее друг другу.

Понаблюдать за их игрою высыпала из поселка пестрая веселая толпа — быстроногие кентаврята и молодые кентаврицы в цветных вязаных подхвостниках. Сзади ковыляли несколько стариков и старух, зябко кутаясь в длиннополые теплые попоны. И только молодые кентавронцы, увлеченные совсем иной забавой, ушли в другую сторону к роще, ведя на веревке упиравшуюся кобылу-пленницу.

А на приречном лугу до самого вечера шла неугомонная игра, и уже затемно возвращались в поселок взмыленные, еле волочащие ноги кентавроны, сопровождаемые кентаврицами, которые делали им насмешливые жесты и при этом поднимали хвосты, тем самым намекая, что вряд ли теперь мужики хоть на что-нибудь годятся.

То, что было когда-то амазонкой, осталось валяться у самой реки, брошенное в траву, и это истерзанное нечто ничем больше не напоминало человеческое тело. Над затянутой в сумеречный лиловый туман долиною зеленело небо, первая звездочка еще не мелькнула на нем. И тихо покоились под этим ярким небом вечера мертвые тела кентавров, разбросанные по недавнему полю брани.

Но вот показалась бредущая вдоль воды понурая тень — невнятное пятно темноты, ковыляющее на тонких ногах, низко свесив голову. И это был не кентавр, восставший из смерти в предночный час, — это была почти до смерти замученная лошадь погибшей амазонки. Избитая палками, с обнаженными у холки ребрами, изнасилованная доброй сотней юных кентавронцев, кобыла еле смогла подняться на ноги и, выйдя из рощицы, где ее бросили, полагая, что она сдохнет, с трудом добрела до реки.

Попив воды, она ощутила приток сил и, словно подчинившись какому-то зову, тихонько пошла вдоль берега. Вскоре кобыла набрела на тело хозяйки, сразу узнала ее, хотя у той ни головы, ни рук не было и ничем не напоминала эта окровавленная туша амазонскую воительницу. Долго стояла лошадь, нюхая останки своей подруги и всадницы, затем молча принялась рыть землю.

Она рыла передним копытом, отбрасывая песок назад; повернулась в другую сторону и так же мощно копытила, расширяя яму. Долго она трудилась, постепенно зарываясь в землю с головою, выбрасывая песок резким гребком под брюхом… И когда показалась достаточной глубина вырытой могилы, она подошла к кровавому ошметку, ухватила его за ремешок сандалии и осторожно стащила в яму. Зарыв хозяйку, лошадь глухо прогудела утробою, посмотрела напоследок в сторону поселка кентавров и побрела прочь. Подойдя к тому месту, где днем переправлялись амазонки, кобыла бесшумно вошла в воду и поплыла через реку. Перебравшись на другой берег, она уже безбоязненно шумно отряхнулась и направилась в степную темноту.

Торговец несколько лет тому назад уже побывал в поселке, но если прошлый раз кентавры выпрашивали у него пуговицы, теперь никто даже внимания не обратил на самые превосходные изделия чужедальних мастеров. А кентаврицам было почему-то смешно, когда купец вынимал из коробки и протягивал им пуговицы. Глубоко засунув в рот большой палец, другою рукой теребя себя за грудь, лохматая женокобылица при этом пучила на сторону глаза и едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

Вначале торговец даже подумал, что он попал в другое племя, но при виде знакомых кентавров, таких, как зверолов Гнэс и старикан Пассий, он убеждался, что племя прежнее. Только нет у причудливых конелюдей должной памяти, счел купец, словно у человеческих младенцев. Никто в этом поселке не помнил, что и кому задолжал, но никто и о возвращении себе долгов не поминал. И остался купец со своим коробом, полным гремящих пуговиц, а корней кимпу никто и не думал ему приносить, как обещали в прошлый раз многие, одолжаясь пуговицами. И не понять было человеку, почему столь ценимые тогда кентаврами пуговицы теперь даже простого любопытства у них не вызывали. Он же ничего другого с собою не привез, и теперь нечего ему было предложить за корни кимпу и, главное, за черную смолу янто , пахнущую овечьим навозом. К тому же не время было сейчас копать корни, и за смолою охотники пойдут в горы не скоро. Смолу собирали осенью, лазая по скалам, и это в прошлый раз делали для него звероловы Гнэс и Мата. И вот, оказывается, Мату стрела укусила (как обычно говорили кентавры: стрела укусила, меч укусил, и его постигла серемет лагай , то есть Быстрая смерть.