Ясухиро Кавабата - Мастер игры в го

Отакэ и его друг У Циньюань однажды обратились к гадателю с вопросом, что нужно для победы в го? Он ответил им так: «Выключайте сознание, пока противник думает».

Онода, игрок шестого дана, один из судей последнего матча мастера Сюсая, несколько лет спустя, незадолго до своей смерти, вдруг разгромил всех своих противников на большом квалификационном турнире, устроенном Ассоциацией. Его игра была великолепной, я бы даже сказал — пугающе великолепной. И за доской он держался не так, как обычно: при ходе противника тихо сидел с закрытыми глазами. Потом он объяснял, что таким образом старался преодолеть в себе жажду победы. После турнира он попал в больницу, где вскоре скончался от рака желудка, о котором и не подозревал. Кубомацу, игрек шестого дана, у которого одно время учился Отакэ, тоже незадолго до смерти показал выдающиеся результаты на болыиом турнире.

Сюсай и Отакэ были несхожи между собой во всем: они по-разному вели себя в напряженные моменты, разными у них были и неподвижность, и жесты, и реакции, непохожими были выражения лиц. Когда мастер погружался в игру, он, казалось, обо всем забывал. Как развивается партия, обычно можно понять по лицам и поведению игроков, но, глядя на мастера, понять ничего было невозможно. Впрочем, на игре Отакэ его нервозность не отражалась, напротив, она была исполнена силы — таков был его игровой стиль.

Отакэ был тугодум, ему вечно не хватало времени, но, когда он попадал в цейтнот и секундант начинал вести отсчет времени, за считаные минуты он успевал сделать десятки ходов. Его необычайное самообладание в такие минуты действовало на противника устрашающе.

Непоседливость Отакэ, судя по всему, настраивала его на сражение и, вероятно, играла ту же роль, что глубокое дыхание Сюсая. Но когда я глядел на узкие покатые плечи мастера, у меня сжималось сердце, и вовсе не из-за жалости. Я чувствовал себя так, словно украдкой подсмотрел какую-то тайну — приход вдохновения, о чем, кажется, не подозревал и сам мастер.

Когда я впоследствии вспомнил об этом, мои ощущения показались мне надуманными. Кажется, уже тогда у мастера начались боли в груди. Чем дальше продвигалась партия, тем стремительнее развивалась его болезнь. Вероятно, как раз тогда и проявились ее первые признаки. Я не знал, что у мастера больное сердце, и поэтому мое преклонение перед ним, пусть неосознанно, могло представить в моем воображении все именно таким образом.

Впрочем, в то время сам мастер вряд ли что-то знал О своей болезни. Сомневаюсь, что он замечал и то, как он дышит. Но в любом случае по его виду нельзя было догадаться ни о болезни, ни о возможных приступах, и он ни разу не прижал руку к груди, как это делают сердечники.

Над 5-м ходом Отакэ думал 20 минут, на 6-й мастер затратил 41 минуту, впервые надолго задумавшись. Сегодня в четыре часа пополудни нужно было отложить партию. Отакэ свой 11 — й ход сделал без двух минут четыре, и теперь, если мастер за оставшиеся две минуты не сделает ход, партия будет отложена при его ходе.

12-й ход белых мастер записал в 4 часа 22 минуты.

На ясном с утра небе начали понемногу появляться тучи. Эти тучи оказались предвестником сильнейшего ливня, вызвавшего наводнение на огромной территории от Токио до Осака.

Вторая встреча в павильоне Кёокан была назначена на 10 часов утра, и тут возникло первое недоразумение, из-за которого начало игры пришлось отложить до двух часов. Я был всего лишь корреспондентом газеты, и происходящее непосредственно меня не касалось, но я заметил какую-то нервозность организаторов; пришло несколько профессионалов из Ассоциации, и у них состоялось что-то вроде «совещания при закрытых дверях».

Утром у входа в павильон Коёкан я столкнулся с Отакэ, который тащил с собой большой чемодан.

— Отакэ-сан с багажом? — спросил я, на что тот с некоторым раздражением ответил:

— Да. Сегодня прямо отсюда едем в Хаконэ.

Я уже знал, что сразу после игры все поедут в Хаконэ, тем не менее Отакэ с большим чемоданом почему-то меня удивил.

Но Сюсай не был готов к отъезду.

— Мы едем? — сказал он. — В таком случае я должен сходить к парикмахеру.

Отакэ расстроился. И дело вовсе не в том, что он готов был продолжать игру до конца, не возвращаясь домой: партия могла затянуться месяца на три. Его расстроило то, что мастер нарушил условия матча, причем неясно было, сообщили ему эти условия в точности или нет. Кроме того, у Отакэ были основания беспокоиться о судьбе матча в целом — строгие условия, выработанные специально для этой партии, на первом же шагу были нарушены. То, что Сюсаю все как следует не объяснили, — явная оплошность организаторов. Однако тогда не нашлось смельчака, который сообщил бы такой высокой персоне, как мастер, об этом досадном промахе, и потому все наперебой принялись уговаривать молодого Отакэ уступить. Но он не стал этого делать.