Пэн Буйокас - Человек, который хотел выпить море

– Она сшила мой первый матросский костюмчик. Мне было четыре года или, может быть, лет пять. Каждое воскресенье я надевал его, и она везла меня в бухту Лакки. Этот порт построили итальянцы, и улицы в нем, в отличие от Агии Марины, широкие и ровные. Там бабушка брала для меня напрокат велосипед, конечно трехколесный, и я целый час катался туда-сюда по набережной. Я был уверен, что мчусь быстрее ветра. Накатавшись вдоволь, я шел с бабушкой угощаться лимонадом, а потом мне чистили ботинки.

Он закрыл глаза.

– Я вспоминаю этого чистильщика всякий раз, когда мальчишки моют окна в ресторане или вытирают стойку или столы. Я делаю вид, что занят счетами, а сам сижу с закрытыми глазами и слушаю.

Он открыл глаза.

– Что тут скажешь? Когда стекла начинают визжать от чистоты, дрожь, которая пробегает у меня по спине, не идет ни в какое сравнение с теми мурашками восторга, которыми неизбежно сопровождалась чистка ботинок на Лакки.

Иоланда приписывала эти внезапные приступы ностальгии волнению, вызванному ожиданием их первого внука. Лукас вспоминал о своей бабушке, по мнению Иоланды, потому, что скоро ему самому предстояло стать дедушкой! Но два дня спустя, в гостях, Лукас, который никогда не мог удержаться на месте, услышав греческую музыку, просидел весь вечер и едва обмолвился с кем-либо словом – это он-то, кто, как большинство греков, обожал беседы с соотечественниками больше всего на свете. Иоланда то и дело косилась на своего все еще красивого супруга, обычно столь жизнерадостного и жадного до жизненных удовольствий, что не одна женщина пыталась увлечь его и увести от нее, и говорила себе: «Он столько лет хотел внука. Теперь, когда его дочь вот-вот родит, он вдруг понял, что уже не тот резвый барашек, каким был когда-то».

Небольшое происшествие, случившееся вскоре после того, как они вышли из гостей, подтвердило ее диагноз. Лукас вдруг остановился на набережной, и в его глазах промелькнула паника – он забыл, где поставил машину. В последующие дни она замечала в нем растущую ностальгию по родному острову и усмотрела в этом несомненный признак надвигающейся старости. Сперва он купил диск со старыми песнями острова Лерос и проигрывал его каждое утро, собираясь на работу. Затем, когда их дочь Ирен пришла с мужем на воскресный обед, он принес осьминога и настоял на том, чтобы продемонстрировать им, как в детстве сорок раз бил и тер его о твердую поверхность, чтобы размягчить мясо. После этой процедуры он непременно захотел поджарить осьминога, как жарили когда-то их в отцовской таверне, прежде чем подать маленькими кусочками с неизменным стаканчиком узо.

– Весь дом им провоняет, – запротестовала Иоланда.

И Лукас вынес гриль на задний двор. Был конец января, двор занесло снегом, а температура опустилась до минус пятнадцати градусов по Цельсию. Но он стоял там и жарил своего осьминога и говорил жене, смотревшей на него в окно:

– Весной я обязательно посажу здесь бугенвиллию.

Иоланда заметила, что бугенвиллия не перенесет канадскую зиму. Но он добавил упрямо:

– И еще фиговое дерево. Зачем платить девяносто девять центов за фиги? Я в жизни не платил за фиги. Просто рвал Их с деревьев сколько душе угодно. А может быть, посажу еще и миндаль.

Прежде он никогда не рассуждал так долго о деревьях и посадках. За обедом он только и толковал что о том, как пахнут жасмин, тимьян и орегано, наполняющие каждую ночь своим ароматом воздух Лероса. Можно подумать, он только что прибыл оттуда.

– И еще, конечно, море, – добавил он со вздохом. – Море…

Вот почему Иоланда не стала допытываться, когда он сказал ей, что звал во сне девочку, с которой учился в школе на Леросе. Она вообще-то любила выведывать чужие секреты, но той ночью позволила мужу снова заснуть, удовлетворившись тем, что он сказал ей правду.

Но красавец муж Иоланды больше не заснул. Утром на работу он ехал с тяжелой головой, полной странных мыслей. В ресторан он пришел, как всегда, раньше всех, приготовил чашку кофе и позвонил на Лерос. Чтобы узнать – вернулась ли туда Зефира или, может, сообщила свой адрес.

Сперва он набрал номер мэра, который сказал ему, что Зефира больше на Лерос не возвращалась и что ее родителей, как и родителей Лукаса, уже нет в живых. Лукас спросил, не помнит ли он, как звали первого директора психиатрической больницы в Лакки? Может быть, это как-то прольет свет на нынешнее местонахождение Зефиры.

– Он тоже скончался, – ответил мэр. – Я в курсе потому, что он два года назад приезжал сюда. Ему оставалось жить три месяца, и он хотел в последний раз увидеть Лерос.