И. Грекова - Свежо предание

«Был ранен, а мне не сказал, — думал Костя, — как же я теперь спрошу его, что с ним?»

Они долго шли в море — по колени, по бедра, по пояс — и наконец вошли в теплую, светлую, сладкую воду. Юра плыл сильным, щегольским кролем, Костя — спокойным брассом, рассекая воду перед лицом горизонтально сложенной лопаточкой рук. Ему было жаль погружать голову, он оставил глаза над водой, и перед ними было все море — атласное, полосатое, теперь уже вечерне-сиреневое. Море на уровне глаз. Он видел и словно дышал глазами. Видел дымки черноватых туч над серьезным оранжевым краем неба, и лиловую голубизну вверху, и спящую чайку, строго белевшую на валуне, — видел и не мог надышаться.

Заплыли далеко. Юра вынул из воды мокрую кудрявую голову и лег на спину. Костя лег рядом и спросил:

— Хорошо?

— Очень, — неожиданно просто ответил Юра.

…Юра, говорящий просто! Бедный, с ним действительно нехорошо…

К станции они выходили уже ночью и сбились с пути. Днем все это выглядело иначе. А ночь была светлая, развернутая, теплая, с поющими комарами. Облака в небе — жидкие, как болтаная простокваша, и между ними кое-где бледные звезды.

Они шли по шоссе, остро шуршащему галькой. Вдруг Юра остановился:

— Смотри, что это?

Впереди загадочно зажигались и гасли попеременно два красных глаза. Гас один, зажигался другой.

— Переезд, — объяснил Костя. — Предупреждающие огни. Поезд идет. Обождем.

Постояли.

— Костя, — сказал Юра странным голосом и оборвал.

— Что? Говори!

— Нет, это так…

— Не ври. Ты что-то хотел мне сказать.

— Ничего особенного. Просто я вспомнил… одного человека. Он, когда говорит, тоже открывает — то один глаз, то другой…

— С этим человеком что-то связано? Говори. Не тяни душу.

— Не сейчас. Еще не сейчас. После когда-нибудь я тебе все скажу. Обещаю. А пока что — не приставай. Можешь ты, наконец, не приставать ко мне?

— Не ори. Припадочный. Разумеется, я приставать не буду. Когда я к тебе приставал?

— Всю жизнь.

Мимо, истошно крича, пронесся поезд с горьким дымом и искрами из трубы. Красные огни погасли.

Домой приехали поздно.

Костя поднялся по лестнице и хотел открыть дверь своим ключом, но не успел. Ему открыла Ольга Федоровна и сразу громко заплакала.

— Ольга Федоровна, что случилось? Ради Бога… Надюша?

Ольга Федоровна подняла черный шелковый подол, громко высморкалась и рыдая сказала:

— Константин Исаакович, у вас сын родился.

Спустя десять минут, после всех ахов, охов и расспросов, он позвонил Юре:

— Юра! Какая новость! У меня сын родился!

— Тоже — новость. Давно знаю и поздравляю. Только что хотел тебе звонить.

— Откуда ты знаешь?

— От Лили, конечно. Она же и отвезла Надю в больницу.

И вот они сидели за столом и пили за нового человека, маленького, загадочного, про которого только и известно, что он — мужчина. Наташа не спала, и ей дали самую капельку, с чаем. Все говорили о сыне. Как это непривычно звучало: сын! Косте было стыдно, но он гордился. И тем, что мальчик, и весом, и ростом.

— Леонилла Илларионовна, а средний рост какой?

— Пятьдесят. А ваш — пятьдесят семь! Гренадер!

Она была весела, в ударе.

— Исключительно правильные роды. Молодец Надя! Очень интенсивная родовая деятельность. Когда отошли воды…

Костя смотрел ей в рот, слушал. И он когда-то считал эту женщину неприятной! Вот дурак!

Тут раздался тонкий, словно ненастоящий, голосок с кровати.

— А как вы назовете мальчика? — спросила Наташа.

Костя поднял рюмку и поглядел Юре в глаза:

— А ты как думаешь? Как мы его назовем?

— Не знаю.

— Юрой, конечно! — заорал Костя. — И будут у нас два Юры: большой и маленький.

— Не надо, — вдруг сказал Юра.

— Ты с ума сошел. У нас с Надюшей давно решено: если мальчик, то Юра.

— Черт с тобой. Называй, как хочешь.

Только прощаясь с Костей под утро, Юра сжал ему руку и сказал:

— Спасибо, друг.

Странно быть отцом.

Особенно таким — теоретическим — отцом, который и сына-то своего ни разу не видел.

Всю эту неделю, пока Надя не выписалась из больницы, он провел как-то суматошно. Непрерывно звонил телефон, поздравляли. Как будто весь город радовался, что у него сын. Механически он отвечал на единственный вопрос, на который мог ответить:

— Четыре. Пятьдесят семь.

— У, богатырь! — говорили ему. А он гордился.

В вестибюле родильного дома он каждый день с удовлетворением читал замечательную строчку: «Левина Н. Мальчик. 4 кг 57 см».