И. Грекова - Свежо предание

— Нет, до этого еще не дошло. Но дойдет. Сегодня мы с директором битых три часа соображали, по какой статье провести расходы. Необходимые, но не запланированные. Два преступника. Целый день хитрили, чтобы обойти закон. Оба честные люди. И обоим ясно, что если не нарушать закон — никакая работа идти не может. Органически!

— Постой, постой. Конечно, есть недостатки, так называемые перегибы. Но ты уж очень оптом осуждаешь. Как теперь говорят, «огульно охаиваешь». Можно подумать, что ты… не советский человек. Прошу извинения за кучу штампов.

— Советский я, черт возьми, со всеми потрохами советский, каким же мне еще быть? Тут родился, тут умру, тут и плеваться буду.

— Плюйся. Тебе же хуже.

…Некоторое время они молча работали. Костя давно заметил: чем больше ссорились, тем успешнее шла работа. В этот день Пантелеевна впервые продемонстрировала условный рефлекс…

Костя, чуть ли не со слезами на глазах, смотрел на ее крутую спину. Любимое животное! Жаль, нельзя ее угостить чем-нибудь вкусным.

— Юра! Вышло-таки, вышло!

— Да.

— Разве ты не рад?

— Ну, рад.

— Мы еще поработаем немного, усовершенствуем механизм забывания и тогда продемонстрируем. На ученом совете. Вообрази эффект!

Юра молчал.

— Нет, ты только подумай, какие тут перспективы открываются! Статью напишем — гром среди ясного неба!

Юра молчал.

— Юра, почему ты так грубо молчишь?

— Я старался выбирать выражения, но, как видно, не преуспел.

— Научная статья должна быть сухой, как порох.

Костя обрадовался. Это говорил прежний Юра — заносчивый, отделанный, немного фразер.

Опять вечер. Опять они сидели в лаборатории, на этот раз писали статью. Пантелеевна отдыхала на полке.

— Как я бываю рад, когда вижу тебя таким, — сказал Костя. — Есть еще порох в пороховницах!

Нет, ошибся: Юрино лицо замкнулось, словно щелкнуло.

— Юра, скажи на милость, что с тобой?

— Со мной? Решительно ничего.

— Не ври. Я тебя знаю много лет. Я научился за эти годы тебя понимать. С тобой что-то неладно.

— Ты разучился за эти годы меня понимать.

«Вот тебе и дружба, — подумал Костя. — Может, я зря ему все спускаю? Обнаглел».

— На чем же мы остановились?

— Преобразование Фурье входного сигнала…

— Ага: преобразование Фурье входного сигнала…

— Кстати, сегодня мне надо уйти пораньше, — сказал Юра, глядя на часы.

— А в чем дело?

— Есть надобность.

— Содержательное сообщение! На свидание ты, что ли, идешь?

— Ну, на свидание.

«Этого нужно было ожидать, — думал Костя по дороге домой, — да, этого нужно было ожидать, и все-таки это грустно. Законно, но грустно».

«Домой, домой, — думал еще Костя, — много лет у меня не было такого слова: домой. Надюша, дом».

Он ехал в морозном, гремящем трамвае с плюшевыми окнами. Трамвай мотался из стороны в сторону, как припадочный.

Который день, который месяц он возвращается домой не раньше одиннадцати? Бред какой-то. Время летит. Только что было лето — и уже зима. Даже газету — стыдно сказать! — прочесть некогда.

Он вынул из кармана мелко сложенную газету, потертую на сгибах. Вчерашняя? Нет, позавчерашняя. Почитать, что ли? Что там происходит в мире? Крупный заголовок бросился ему в глаза:

«ДО КОНЦА РАЗОБЛАЧИТЬ

АНТИНАРОДНУЮ ГРУППУ

ТЕАТРАЛЬНЫХ КРИТИКОВ»

Что еще за критики такие? Где-то люди ходят в театр, пишут критические статьи… В другом мире. Дальше, чем на Луне.

«Космополитизм, — прочел он, — это чуждость жизни и интересам своего народа. Холуйское преклонение перед буржуазной культурой Запада и столь же холопское непонимание русской национальной культуры».

Театральные критики… Есть же такая прослойка общества. Ни одного, кажется, не встречал. Да и где? В театре и то не был года два. Надо будет сводить Надюшу. Не пойдет, пожалуй. Очень уж заметно, что в ней — маленький. Мальчик, я почему-то в это верю…

«…Позиция последовательного безродного космополитизма, злобно ненавидящего все русское…»

Ого, ну и дают! Хорошо, что у нас это невозможно. У нас, в точных науках, все просто. Доказал теорему — и она верна. Верна и верна, без оговорок. Открыл экспериментальный факт — и он существует. Любой может повторить опыт. Повторить и проверить. Ошибся — пеняй на себя. Нет, это хорошо, что я занялся техникой. А все Юра. Кстати, он стал невозможным в последнее время.

«…Эстетизм рождается раболепием перед низкопоклонством…» Это — уже каким-то двойным хлюстом. Раболепие, да еще перед низкопоклонством. Футы, черт, ерунда какая.