Иэн Макьюэн - Цементный сад

Том смотрел на меня, приоткрыв рот, полный недожеванной еды. Он сидел рядом с Джули. Пока мы спорили о дожде, он размазал еду по лицу и теперь ждал, пока Джули сделает ему замечание, вытрет лицо нагрудником, повязанным вокруг шеи, и велит выйти из-за стола. Тогда он сможет забраться под стол и усесться около наших ног.

Обычно после еды он срывал с себя нагрудник и убегал на улицу играть со своими друзьями. Там он не был младенцем — в младенца Том превращался лишь дома, с Джули. Из него получился на редкость тихий и послушный грудничок. Он не плакал, не капризничал, во всем подчинялся Джули. Когда она ласкала его и баюкала, глаза его расширялись, взгляд устремлялся куда-то в пространство, рот приоткрывался: он как будто погружался в себя. Однажды вечером, когда Джули взяла Тома на руки, чтобы нести наверх, я сказал:

— Настоящие младенцы вопят и брыкаются, когда их укладывают спать.

Том взглянул на меня через плечо Джули: взгляд его сфокусировался, губы сжались.

— Не всегда, — ответил он. — Совсем не всегда.

Я не нашел что ответить, а он безропотно позволил унести себя прочь.

Джули с младенцем-Томом меня завораживали. Я не мог оторвать от них взгляд, наблюдая за ними с изумлением и тайным восторгом. Джули, кажется, нравилось иметь зрителя: она не раз шутила на эту тему.

— Ты так серьезно смотришь, — сказала она однажды, — словно на похоронах!

Том хотел, чтобы Джули принадлежала только ему. На второй вечер я снова пошел за ними в спальню и стоял в дверях, пока Джули раздевала Тома. Он сидел спиной ко мне. Джули попросила меня дать ей пижаму Тома. Заметив, что я здесь, Том повернулся в кроватке и завопил:

— Уходи! Уходи!

Джули рассмеялась и взъерошила ему волосы.

— Ну что мне с вами двоими делать? — сказала она.

Я вышел из комнаты, прислонился к стене в коридоре и стал слушать, как Джули читает Тому сказку. Наконец она вышла и, похоже, совсем не удивилась, увидев меня здесь. Мы зашли ко мне в комнату и сели на кровать. Свет не включали. Откашлявшись, я сказал:

— Может быть, не стоит позволять Тому постоянно играть в младенца? Что, если он потом не сможет выйти из этой игры?

Джули долго молчала. В темноте я не видел ее лица, но чувствовал, что она улыбается. Вот она положила руку мне на колено и сказала:

— Кажется, кто-то ревнует!

Мы оба рассмеялись. Потом я откинулся на кровать и, осмелев, осторожно дотронулся кончиками пальцев до ее затылка. Она вздрогнула и сильнее сжала мне колено.

— Ты часто думаешь о маме? — спросила она вдруг.

— Часто, — прошептал я. — А ты?

— Конечно.

Больше сказать было нечего, но мне хотелось продолжать разговор.

— Как ты думаешь, мы правильно сделали?

Джули убрала руку и молчала так долго, что я подумал: наверное, она забыла о вопросе. Я коснулся ее спины, и она немедленно ответила:

— Тогда все казалось простым и ясным, а теперь… не знаю. Может быть, и неправильно.

— Теперь-то уж ничего нельзя сделать, — ответил я и замолчал, ожидая возражений. И еще того, что она снова положит руку мне на колено. Я провел указательным пальцем по ее спине, гадая, почему между нами все так изменилось. Неужели оттого, что я начал принимать ванну?

Наконец она сказала:

— Да, наверное, теперь уже ничего не сделаешь, — и сложила руки на груди, показывая, что разговор окончен. Она снова перестала мне доверять, снова ждала нападения.

— Ты впустила Дерека в подвал! — не выдержав, сказал я.

Теперь обратной дороги не было. Джули встала, включила свет и остановилась у дверей. Сердито дернула головой, откидывая со лба прядь волос.

Я сел на кровати и положил руку себе на колено — туда, где только что лежала ее рука.

— Он тебе это рассказал, когда вы играли… в бильярд?

— Я не играл, я только смотрел.

— Он нашел ключ и сам туда спустился, — объяснила Джули.

— Могла бы его остановить!

Джули покачала головой. В голосе ее послышались непривычные умоляющие нотки:

— Он сам туда вошел. И ничего там не увидел — да и не мог увидеть.

— Ты страшно разозлилась, и он теперь хочет знать почему, — сказал я.

В первый раз я одержал верх над ней в споре. Я принялся выстукивать ладонями по коленям какой-то ритм, и снова в ноздри мне ударил сладкий гнилой запах.

Вдруг Джули сказала:

— Знаешь, я ведь с ним не сплю или еще что-то такое.

Сперва я ее не понял и продолжал барабанить по коленям. Вдруг, сообразив, остановился и буркнул, едва сдерживая ликование в голосе: