Ицхокас Мерас: Рассказы из сборника "Опрокинутый мир"

Я двинулся к озеру.

— Так доброго вечера, — произнес рыбак, приподняв над головой потертую кепочку с пуговкой посредине.

Я уже был по ту сторону большака, и он окликнул:

— Эй, ты!

Я остановился.

— Приходи завтра с утра, вместе пойдем на лодке.

Он, было, уже двинулся, но вдруг снова остановился, болезненно скривил беззубый рот.

— Колика. В боку колет, — сказал. — Как прихватит — нет конца. — Он пристально посмотрел на меня. — Если не соберусь, пойдешь один?

Я молчал, а он не спускал с меня прищуренных глаз.

— Хм… Плыви, чего там. Плыви и все. И только крупных карасей тяни, мелочь не тронь. Тихо, спокойно себе. Карась терпение любит.

Он подумал, потом взмахом руки подозвал меня поближе.

— А слова-то ты не знаешь, — сказал он, хитро улыбаясь, и тихонько произнес его. — Запомнишь? Крути, крути буквы, как только это слово накрутишь, замок и откроется. Запомнишь? Слово надо знать, иначе не отомкнешь. Ну, доброго тебе вечера.

Он долго стоял и смотрел на меня. Лицо было искажено гримасой боли и даже какого-то испуга.

Может, он теперь только спохватился, что сказал мне свое слово?

День начался непонятно. Стоял густой туман, и трудно было сказать, поднимется он или ляжет на землю. Сквозь отсыревшее одеяло я почувствовал, как в открытое окно вливается волна холодного воздуха. Ломило в висках — мало спал, — очень хотелось снова рухнуть в теплую постель. Рядом сквозь сон сердито мычал мой племянник. Но я больше не ложился.

Оделся, схватил удочки и вышел.

Предрассветная сырость мигом проникла под рубашку. Одинокие мои шаги гулко отдавались на улицах тихого городка. Санатории таращились удивленными глазами открытых окон.

В такую рань, еще до утренних петухов, кажется, что топотом сапог можно разбудить целый мир.

Я сжался покрепче, но не остановился — все ускорял шаг.

Озера в тумане не было видно. Тумана — тоже. Большое облако пало на землю и осталось лежать.

В волнении я бегом скатился с обрыва.

Но я не опоздал.

В маленькой излучине высмотрел красноватое пятно лодочки, которую искал, и темную тень около нее.

— Привет! — прокричал этому пятну и тени.

Я ждал, что тень медленно обернется, взглянет на меня, словно в первый раз видит.

«Пришел, — скажет монотонным, ровным голосом, без удивления, без радости, как человек, которому все известно. Все понятно и так ясно, что нечего удивляться. — Во, — подаст мне стеганку. — Это зятева. Прихватил с собой. Надень, а то продует».

Но тень не шевелилась.

Подойдя поближе, я увидел, что это не человек, а дерево, к которому привязана лодка.

Я подождал немного, потом отчалил один.

Рыба не клевала.

Я гадал, какой будет день. Туман не поднимался и не опускался. Только когда солнце поднялось повыше, он начал редеть. Забыв про удочки, я засмотрелся, как грациозно разбегаются по глади озера мелкие серые облачка тумана. Беспокойно мечутся в разные стороны, словно их кто-то расталкивает. Когда солнце начало подниматься, их расцветило розовым, желтым, даже зеленым — нежная прозрачная радуга.

Было утро. Свежее утро.

По большаку проезжали машины, улица шуршала колесами, в кустах запела птица.

Острый готический купол костела вынырнул из зелени деревьев, озеро окрасилось цветом чистой воды, на берегу копошились дети, от причала во все стороны рассыпались разноцветные лодки.

Все было как всегда, но мне чего-то не хватало.

Может, красной лодочки, которой я теперь не видел, потому что сам в ней сидел?

Причалил к берегу. Привязал лодку. Потом медленно взобрался на взгорок.

Пересек большак.

У домика рыбака толпились люди.

Вчерашний круглолицый разводил руками.

— Ну-ну! Сходу, а? Вчера только два ведра карасей натаскал, потом все поехали в город, фотографироваться. Ну, ну… Два ведра поймал! Перед самой…

Я подошел к окну.

В комнате над рыбаком горели свечи.

Лицо у старика было такое же, как вчера, как позавчера, как все то время, что я его знал. Оно было спокойным и немного загадочным. Может, потому, что он успел сказать мне слово?

Я выпрямился и постоял так. И подумал: плохо, что я без шапки.

Очень хотелось снять шапку.

Перевела с литовского София Шегель

Мурзе тявкнула разок, потом еще, потом радостно взвизгнула, но Морта все равно вздрогнула и уронила половник. Он короткой толстой ручкой ударился о стенку чугунка, плюхнулся в кипящее варево широким донцем, большая горячая капля брызнула на верхнюю губу женщины, и когда она облизнула губы, во рту остался горько-кислый вкус.