Исраил Ибрагимов - Колыбель в клюве аиста

Ромка предложил переночевать вместе с ним.

На юго-востоке поднялся молодой серп луны, залив лог дымчатым светом. Ничего подобного раньше не приходилось испытывать: я впервые ночевал в поле ― да еще с кем! С беспризорником, человеком "из войны" ― это что-то значило!

Городок, в котором жил Ромка с родителями, в первые же дни войны попал в огневую коловерть. Ромкин отец работал на железнодорожной станции; через нее непрерывно в разные стороны шли поезда с вооружением, солдатами, эвакуированными в тыл людьми. Немецкие самолеты бомбили станцию. Ромка видел вывороченные с корнем, со шпалами, рельсы, их необходимо было тут же укладывать ― этим и занимались особые бригады, руководимые его отцом.

Во время очередного аврала над станцией на бреющем полете пронеслись "мессеры". Люди бросились под вагоны...

― Я принес шамовку, ― рассказывал Ромка. ― Послала мама. Сбегай, говорит, отнеси отцу. Скажи ему, что собираемся в дорогу. Пусть вырвется проститься с нами...

Утром фрицы такое учинили... На рельсах уйма людей с ломами, лопатами, тачками. И отец тут же. Выслушал меня, обнял, поцеловал и сказал: "Езжайте подальше от беды. Матери передай: не могу и на секунду отойти..."

Взяв узелок с едой, только принялся есть, а тут отовсюду крики: "Воздух! Воздух!" Люди залегли на шпалы. Отец заорал: "Ложись за тачку!" Толкнул ― я головой под тачку. Он на меня сверху. "Придавил ты меня, папа!" ― сказал я ему после налета. А он молчит. Будто бы прикорнул. Выбрался, дотронулся рукой и... как закричу: "Папа!!!"

Подбежали на крик люди. Один из них мне говорит: поезжай, тебя заждались. А мы все сделаем по чести. Слезами горю не поможешь. Иди к матери..." С тем я бегом домой. Дрожу, в глазах слезы. "Что с тобой? ― спрашивает мама. ― Не стряслось ли чего?" ― "Ничего не случилось", ~ отвечаю. "Не похоже, ― говорит мама. ― Отчего плакал?" ― "Да, забыл сказать, ― начинаю хитрить. ― "Мессеры" обстреляли станцию. Я от страха..."

― "Как отец?" ― "У него дел по горло, мама, ― отвечаю я. ― Отец останется". "Жив? ― спрашивает. "Жив", ― говорю. "Не договариваешь что-то, сынок..." Пришлось поклясться. А тут подкатили машины. Схватили что попало и в кузов. Шофер к тому же поторапливал: "Скорей! Скорей! Берите самое необходимое! Надо проскочить мост, не дай Бог, ― говорит,― разнесут его раньше срока немцы..." Ну, и поехали. На земле осталась уйма барахла. Ехали и все думали про мост. Подъехали ― он целый, переехали через него, а потом и через лес за мостом. Ехали мы уже по степи, а впереди на холмах виднелся другой лес. На краю леса дома ― значит, соседняя станция. Тут нагнали фашистские самолеты, летевшие бомбить станцию. Машины остановились. "В балку! Живо!" ― послышалась команда. Люди попрыгали на землю, стали разбегаться. Мама завозилась со старушкой, соседкой по дому, была такая, ходила, считай, на четвереньках. Мама взяла старушку за руку, та валится и выкрикивает: "Оставьте! Оставьте!.." Самолеты проскочили. Нас рассадили ― детей собрали в одну машину, будто бы лучшую. И только устроились ― над головой снова загудело...

За одну ночь Ромка стал безусловным нашим верховодом: целые дни мы коротали вместе...

Насобирав кизяки, мы лежали, загорая, на пляже. По раскаленной поверхности песка сновали розовые муравьи. Ромка, казалось, подремывал, прикрыв голову руками. Мы с Жунковским тешились игрой с муравьем. Обрушивали на насекомого сухой песок ― муравей исчезал в песке, но ненадолго, не проходило и минуты, как он появлялся наверху. Мы лениво возвращали его на прежнее место и снова засыпали песком, с той лишь разницей, что теперь поверх сыпали горсть-другую песка больше. Мы ставили насекомому задачи одна сложнее другой ― последующая насыпь-холмик превышала предыдущую – муравей каждый раз выбирался наверх. Правда, времени на очередное испытание он затрачивал все больше и больше.

"Вот муравей, ― думал я с восхищением, не догадываясь, что наши эксперименты были столь же странными, сколь и жестокими, ― какую тяжесть способен выдержать! Сколько упорства! А если..." Я пытался на место розового муравья поставить человека ― доведись тому перегрузки, в тысячу крат превышающие вес, ― что тогда? На песке между тем вырос внушительный холмик. Но запомнилось времяпровождение на пляже не из-за игры с муравьем. Произошло вот что. Ромка видел конец игры ― мы досчитали до шестисот, а муравья все не было, ― он взмахом ладони смел песчаный холмик и со словами "Пусть бегает" отпустил насекомое на волю. О, как улепетывал наш муравей! С какой поспешностью устремился на свободу ― скорее! скорее! Вскоре, когда ожидалось продолжение разговора о муравье, Ромка перевел разговор на другое: