Исраил Ибрагимов: Тамерлан (начало пути)

Книга дает возможность ощутить художественный образ средневекового Мавераннарха (середина XV в.); вместе с тем это — своеобразное авторское видение молодых лет создателя империи Тимуридов, полных напряженной борьбы за власть, а подчас просто за выживание — о Тимуре сыне Торгая, известного в мировой истории великого государственного деятеля и полководца эмира Тимура — Тамерлана

Публикуется по книге: Исраил Ибрагимов. Тамерлан (начало пути). — Б.: ИД «Наука и образование», 2003. — 110 с.

Тираж 500 экз.

Начало осени… Излучина долины безымянной реки. Вдали заснеженные вершины гор. Покатый сверху курган, внизу табун коней. Окрики коневодов — пастухов.

На вершине холма сгрудилась группа юношей- пастухов, вооруженных луками, а кое–кто — и ножами. Один из них и вовсе саблей, на которую опершись, он стоит, с лукавинкой в глазах озирая товарищей… Это — Чеку Барлас, известный среди товарищей как паренек с эксцентричным, эпатирующим нравом, что дает им право воспринимать его полушутя–полусерьезно… Он шут, но когда надо — воин…

Однако на этот раз не до шуток — речь держит Долон — парень видный. Лидер.

Галдеж.

— Слово — Долону. Шпарь Долон, — это, размахивая саблей произносит Чеку Барлас.

— Заткнись, Чеку! Язык у тебя длинный. Я не прошу слова — запомните: когда мне нужно, я беру его без разрешения. Тем более без твоего придурок!

Слова Долона вызывают веселое оживление.

— Завтра на рассвете снимаемся. Уходим…

Возгласы:

— Куда?

— Зачем?

— Сардар, скажи, — Долон обращается к одному из товарищей, — говори как есть. Прочисти мозги безмозглым!

— Я только что оттуда, — начинает Сардар.

— Говори откуда! Не темни!

— Из–за Тикдага…

Все головы поворачиваются в сторону, туда, где вдали в дымке виден пик горы…

— О, там много мест, где можно справить нужду, не опасаясь, что сядет на твою голову сорока, — это опять, не сдержавшись, говорит Чеку Барлас.

Хохот. Реплики: «Ну, и как? Справил? А что сорока?»

Долон грозно надвигается на балагура — тот полудурашливо, полусерьезно отступает за спины товарищей, что вызывает снова хохот.

— Там — табуны Камарадина…

Воцаряется молчание — лица вмиг становятся серьезными.

— И стойбище там?

— Нет, но стойбище там станет следом… Через пару дней Камарадин будет здесь…

— Ну, что ясно, безмозглые? — спрашивает Долон.

— Не всё, — говорит один из юношей.

— Тебе? — обращается Долон к другому.

— Мне–то что…

— Тебе?

— А что. Так не терпится? — спрашивает робко юноша.

— Ему не терпится, свидеться с невестой… ай–ай! Как сладки сиськи Жамбы!..

— Замолчи, собака!

— Мне не ясно, — вдруг выступает вперед молчавший до сих пор юноша.

— Ему не ясно, эй, слушайте! — подталкивает юношу Чеку.

— Он сосунок. Его только что оторвали от материнской груди… Ну, что тебе не понятно? — сердится Долон.

— Мне не ясно, — упрямо твердит юноша.

— Ему не ясно, — в той же манере говорит Чеку.

— Эта земля принадлежит племени Камарадина. Это его пастбище — теперь ясно, сосунки?.. Они идут сюда и не позже третьего дня будут здесь — теперь ясно, облезлые придурки?! — сердится Долон. — Нас с ноготок, а они вооружены. Их тьма. Снимаемся — возражения не хочу слышать.

— Мне не ясно…

— Чтобы все было готово сейчас же. Пошли…

Группа обескуражено собирается разбрестись.

— Стойте! — У меня предложение, — почти с металлом в голосе выкрикивает юноша.

Люди замирают на месте.

— У него предложение, — подхватывает Чеку.

— Этот мальчик только что оставил в покое материнские сиськи. И уже — смотрите–ка! — ничуть не колеблясь, говорит юноша.

— Для чего?

— Мы высечем Камарадина, мы угоним его табун.

— Высечь Камарадина!? — хохочет Долон, за ним — остальные.

— Ты не в состоянии натянуть тетиву лука. Тетива — не твоя просранная штанина. Ну–ка, Чеку, помоги этому молокососу натянуть тетиву — пусть сначала попробует попасть…ну, во… хотя бы, в это дерево…

Чеку подходит к юноше — тот его решительно отстраняет, достает из колчана стрелу…

Хохот замирает — внимание всех, почуявших серьезность ситуации, целиком сосредоточено на действиях юноши. И лишь Долон продолжает вызывающе посмеиваться, да Чеку все еще не отступает от своей манеры подшучивать. Но вот и он угомонился, сказал: