Исраил Ибрагимов - Колыбель в клюве аиста

― Спиридон, ты чего мычишь?

― М-м-м-м.

― Что случилось с тобой, любезный Спиридон?

― М-м-м-м.

― Повернись лицом к публике ― ведь не-при-лично! ― и объясни.

― М-м-м-м.

― Повернись! Бестолочь!

Наконец клоун повернулся, и мы увидели, что лицо его охвачено челюстью еще больших размеров.

― А! П-понятно! Спиридону вставили зубы в Карповке!

― М-м-м-м.

― Вставили! О! Как жаль! Но ничего, Спиридон! Ты хочешь что-то сказать? Мешают новые зубы? Сейчас поможем...

Помощник снял челюсти, и клоуна будто прорвало ― на нас обрушился поток фраз, сдобренных сумасшедшим хохотом...

Медведя мы с братишкой видели впервые ― здоровенный, худющий, он сонно расхаживал по сцене, не изъявляя желания бороться с вожатым. Вожатый всячески Мишку провоцировал, но удалось раззадорить зверя с большим трудом.

После медвежьего представления из-за ширмы появился маленький мужчина в военной форме с усиками и чубчиком, приглаженным наискось.

Мы, конечно же, без труда догадались и почти в один голос выкрикнули:

― Гитлер!

"Гитлер" пнул ногой табурет ― сам же и заныл от боли, обнял носок ушибленной ноги, но не удержался и снова пнул какой-то предмет ― и опять завопил от боли, запрыгал, заковылял на одной ноге.

На сцену вышли четверо мужчин в форме советских солдат ― "Гитлер" пнул первого, второго, третьего, четвертого. Минуту-другую бушевал, пиная, швыряя и отшвыривая. Но мы знали, что вот-вот начнется обратное, а когда ― наконец-то ― один из "наших", не стерпев, "врезал", фюрер, сделав какой-то замысловатый кульбит, кувыркнулся в воздухе и приземлился на ягодицах, раздались возгласы из зала: "Еще! Еще!.." Гитлера подняли, раскачали ― фюрер еще разок кувыркнулся в воздухе и шлепнулся оземь. Завопил, подполз к мужчине, сидевшему в первом ряду, ― тот, войдя в игру, со словами "Ну-ну!" грубо отпихнул его от себя. В финале Гитлер удрал. Но как? Вырвался, с трудом перебирая ногами, руками, на четвереньках, в одних кальсонах, он буквально уполз со сцены...

Изюминку приберегли к концу представления ― выступление Артура Ленца!

"Великий маг" вышел из-за кулис, весь в черном до пят плаще, усыпанном серебряными звездочками, в черном цилиндре. Лицо он прикрывал краем плаща, да так, что виднелись одни глаза ― волшебник и только, сошедший со страниц "Тысячи и одной ночи". По спине прокатилась холодная волна: маг остановился в двух шагах от нас с братишкой, казалось, вонзил взгляд в меня, постепенно стал приоткрывать лицо: оно у него выглядело бледным, удлиненным, морщинистым; глаза у него были большие, округленные. К магу подбежала ассистентка, уже знакомая нам эквилибристка. Маг изящным движением плеч сбросил ей на руки плащ, снял со своих рук перчатки, положил их поверх плаща, остался во фраке и, продолжая глядеть явно на меня, извлек откуда-то из воздуха яйцо. Еще несколько движений ― и в руках мага оказался голубь. Ленц погладил птицу, зачем-то дунул ей в клюв, прошамкал: "Ш-гу-лу-г-у-лу-ш-шенька" и передал ее эквилибристке.

Обилие "ш" и то, как он выпятил далеко вперед нижнюю губу, выдали его возраст: маг был стар. Я вспомнил лысенького, тщательно выбритого старичка. Старичок утром на секунду-другую задержался в махорочном ряду, поинтересовался у меня между прочим ценами на махорку, потом, не задерживаясь, направился в молочный закуток, там он взбалтывал бутылки с молоком:

― Млошко свежее? Пошмотр-им...

Шумно, из горлышка, пил ― мне слышались шумы наподобие шлепков ― да, конечно же, лысенький старичок и таинственный Ленц ― одно и то же лицо. Но припомнив утреннюю сцену на базаре, я почувствовал, как покидает меня чувство трепетного восторга и даже страха перед искусством фокусника.

И все равно то был праздник.

Зал то взрывается, то затихает в ожидании.

В тишине был слышен диалог дяди Амута с собою: "Сейчас отколет... смотрите..."

И вдруг маг опростоволосился. Промах был очевиден, хотя, казалось, заметили его только мы с братишкой да еще двое ребят, сидевших около нас на первых скамейках. Даже дядя Амут с его проницательностью проворонил конфуз, а потом с поистине детской непосредственностью и жгучим любопытством допытывался у моего маленького братишки:

― Говорите, шарик держал в правой руке ― скажите, но где же тогда в это время была левая? Чудеса ― и только!

А оконфузился маг так. Передав птицу, он принялся манипулировать с маленькими шариками. В самом начале неловко сгорбился ― у него упал цилиндр. Как нарочно, цилиндр закатился за табуретку ― маг машинально, не стесняясь, прошамкал тяжелое кондовое мужицкое ругательство не то в адрес цилиндра, не то табуретки. Публика онемела от неожиданности, опомнившись, разразилась смехом. А дядя Амут громко воскликнул: