Исраил Ибрагимов - Колыбель в клюве аиста

Строился телецентр, строилась телебашня, а уже подыскивались кадры, объявлялись наборы, отправлялись на учебу в Москву, Ленинград группы будущих техников телевидения, операторов, режиссеров, редакторов. Тогда-то страстью к новому искусству загорелась Виолетта...

Пришла она на телевидение в начале бума с радио. Да, да, радио. Театр, хор, оставленные спустя год после того, как она стала горожанкой, являли к тому времени воспоминания, притом расплывчатые, ― в них не было ничего такого, за что можно было ухватиться. Многое, если не все, в тех днях было преувеличено, романтизировано наивным воображением. Абдыкадыр оказался заурядным кордебалетным попрыгунчиком, к тому же отцом (тогда!) троих детей; старика, руководителя хора, этого сверхчеловека, сверхмузыканта, сверхинтеллигента с наступлением пенсионного возраста не стали задерживать ни на один день на службе, и сейчас он, как-то мгновенно и необратимо преобразившись в пенсионера, по утрам и вечерам выгуливал по бульвару крохотную собачку. И даже дирижер театра, казавшийся тогда едва ли не великим, человек, чье имя не сходило с афиш и газетных полос, по словам оркестрантов, был всего-навсего "метрономом", т. е. приспособлением, отсчитывающим такты. К тому же "метрономом" прижимистым, обожавшим отсчитывать не только музыкальные такты, но и копейки ― в этом смысле антипода Виолетты, которая охотно давала взаймы, часто забывая или стесняясь попросить возврата. Она ушла из театра. С театром было покончено, а до телевизионного бума оставалось не менее десяти лет. Виолетта работала в молодежной редакции радио. Ей пришлась по душе творческая возня с молодыми людьми, нравилось купаться в максимализме молодости; с годами эта особенность не только не убывала, но, пожалуй, обозначилась явственнее. Но женщина Виолетта, ― а ей было тогда 28 лет, ― противоречила режиссеру молодежных передач Виолетте Жунковской, творческое шло вразрез с личным. В делах интимных, житейских Виолетта предпочитала иметь дело с поклонниками закатного или, что бывало реже, предзакатного возраста. Началось это с романа с "метрономом", который был старше ее на тридцать с хвостиком лет. В творчестве она искренно, горячо, увлеченно ратовала за паруса, ревущие морские широты; в личной жизни, и тоже искренно, откровенно, честно, старалась взобраться на палубу стального корабля; она предпочитала мудрость порыву и натиску, она предпочитала опираться на мудрость. К концу карьеры на радио раздвоение оформилось в нечто неотъемлемо диалектическое, и во время телевизионного бума, когда она вернулась с учебы с первой группой телевизионщиков с дипломами телережиссера и когда на первых установочных работах в новой, с иголочки, студии столичный инструктор ― человек именем, отягощенный годами, увенчанный лысиной, спереди окаймленной кольцом жидких волос, ― когда сей муж заговорил с Виолеттой голосом близкого знакомого и когда после работы поздно вечером они ушли вместе ― когда все это произошло, никто из присутствующих в студии, ни операторы, ни режиссеры с дипломами, ни те, кто еще не успел обзавестись дипломом, ни осветители ― мальчишки, вообще не мечтавшие о дипломах, ― словом, никто из наблюдавших сцену ухаживания столичного гостя за Виолеттой не удивился. Никто не удивился, когда незадолго до отъезда гостя Виолетта наконец-то обзавелась собственным жилым углом ― ей в числе первых вручили ключ от однокомнатной квартиры в первом микрорайоне города; ни один из знавших близко ее людей не увязал это с корыстью или несправедливостью, напротив, не сговариваясь, коллеги усмотрели в том акт уважения поистине подвижническому труду товарища, потому что никто, как Виолетта, фанатично не загорался исполнением обязанностей, никто не был так более искренне предан делу радио и теперь ― телевидения. Правда, кое-кто из числа претендентов на квартиру выражал неудовольствие по поводу ходатайств столичного гостя в пользу Виолетты. Виолетта купила книжный шкаф и трюмо...

Шкаф заполнился книгами, а трюмо... пробудило в ней угасшие движения души ― она тщательно заперла за собою дверь и, побросав на диван одежду, подошла к зеркальцу, дабы свидеться с "дамой". "Дама", несмотря на пресс почти одиннадцати лет, изменилась немного. Исчезла замечательная коса, вместо нее на плечи спадала копна а ля "колдунья". Изменился цвет кожи, приобретшей нежно-розовый оттенок... Через форточку окон в торце комнаты и приоткрытую дверь на балкон, рядом с трюмо, пробежал ветерок ― это ночь, казалось, не утерпев, припала к волосам "дамы" ― те не шелохнулись,― Виолетта выключила свет, подставила себя напору ветерка. Она довольно долго ходила по темной комнате, забыв о служебных задачах, о программах первых передач на молодежную тему, порученных ей, куда-то испарились лица, голоса и действия девушек-ткачих, членов знаменитой бригады, героев очерка, над которым она самоотверженно трудилась ― исчезло все, кроме ощущения себя материальной частицей бытия. Ворс ковра щекотал ступни ног. Она легла в постель и вскоре заснула счастливым сном белошвейки, в один прекрасный миг преобразившуюся в принцессу...