Валерий Зеленогорский - Ultraфиолет (сборник)

Лешу ждала девушка, краснощекая и без признаков туберкулеза, как Пат из «Трех товарищей». Болтконского никто не ждал, у него не было телефона, и свои проблемы он привык решать сам.

Ребята попрощались, обменялись е-мейлами и разошлись каждый в свою жизнь, не надеясь на еще одну встречу, но осознав, что в мире есть люди, которые поймут их, если вдруг понадобится; каждый понял, что он не один в стране неспящих душ.

Сергеев приехал домой с сыном, помог ему раздеться, осмотрел багровый шрам от дубинки и заплакал. Гоша успокаивал Сергеева, говорил, что ему не больно, и очень удивился: он никогда не видел Сергеева в слезах.

Сергеев ушел к себе и дал волю своим слезам, он понял в один день, как зыбка грань между счастьем и несчастьем: бабки, связи, репутации ничего не стоят. Если дубинка ошибется и попадет на голову, то голова расколется как орех и все остальное уже потеряет смысл; ему было страшно за своих, сам он был готов ко всему.

Он вспомнил, как в свои двадцать с ребятами вышли из ресторана «Прага», где выпили слегка пива, без закуски, денег не было, но хлеб и горчица были бесплатно. Они выпили пива и пошли за «Художественный» через дорогу провести конкурс «Кто лучше пивной струей из личного шланга напишет на снегу имя любимой девушки».

Конкурс затянул Никифоров, у его девушки было имя Анастасия. Он не хотел сокращать и упорно писал (ударение на первый слог) до конца. Он не победил в конкурсе, его победу украла московская милиция, огрев дубинками мастеров-концептуалистов, которые после бульдозерной выставки пострадали за искусство, как и абстракционисты.

Тогда было не больно, видимо, прогресс в дубинках тоже не останавливался с годами, нынешние покруче будут, вспомнил Сергеев шрам сына и заскрипел зубами.

Сергеев лег спать, на удивление быстро заснул, и ему приснился пьяный сон.

Включает он телевизор ночью бессонной, а в нем новости показывают с улиц столицы.

Катится с Ленинградки лава на конях милицейских, а на каждой лошадке за милиционером наш сидит с пикой, как у Георгия Святого, рядом дружина скачет с гвардейцами молодыми и тоже с пиками, а у кого пик нет, у тех вилы. Катится вал, а в ногах у них всякая нечисть – несогласные, анархисты, проститутки, обманутые вкладчики, ну все, кто мешает жить достойно и весело, скачет лава, из-под копыт нечисть грязными комьями летит, пиками и вилами их нанизывают, и с гиком влетают они через Иверские ворота на Красную площадь.

Нечисть в Москву-реку скинули, сами в каре встали и замерли.

Тут открываются Спасские ворота, и на белом коне под звон колоколов на Соборной площади выезжает царь, всенародно избранный, в золотом мундире и в шапке Мономаха.

Сергеев замер от волнения: батюшки, кто он?

В крупном плане Сергеев узнал, что царь лицом вылитый заведующий букинистического отдела магазина «Родник» Челябинского облкнигторга Батыев-Первозванный, продавший ему в 71-м году из-под полы «Три товарища» с небольшой наценкой в собственный карман.

«Ну, слава Богу, – подумал Сергеев, – с таким не пропадем». Повернулся на другой бок и заснул сладко.