Кара МакКенна - Трудное время

Как же мне хотелось, чтобы мы были вместе, так как я не был с женщиной уже пять лет. Иногда, когда я вижу тебя... иногда я даже не могу слышать, о чем ты говоришь. Все что я могу делать — это наблюдать за твоим ртом. Я наблюдаю за твоими губами, и я думаю ночью, когда я один о том, как же я хочу поцеловать. Хотя, на самом деле я никогда не остаюсь один здесь. Но я представляю, что я — я наедине с тобой. Я думаю о твоем рте и, как же я хочу поцеловать тебя. И о других вещах. Иногда я наблюдаю за твоими руками. Я наблюдаю за твоими руками и представляю их на мне.

Твой, Эрик».

Глава 4

Той ночью я думала об ужасных вещах.

Об узкой железной кровати, и о высоком, сильном мужском теле, лежащем поверх потрепанных одеял в разгар лета. О поясе тюремной пижамы, отодвинутом большой, загорелой рукой, чтобы высвободить возбужденный член — толстый, покрасневший, готовый.

Кулак, начавший медленно поглаживать, затем быстрей. Жестче.

И это лицо. Красивые черты, искаженные болью, и закрытые темные глаза.

Впервые за месяцы, моя рука спустилась ниже. Я и моя рука, в одинокой постели, в одинокой комнате, в эту одинокую ночь... хотелось узнать, думает ли он обо мне и делает ли то же самое в двадцати милях отсюда.

«Хотя, на самом деле я никогда не остаюсь один здесь».

Как у него это получалось, задумалась я, остановившись на этом моменте. Приходилось ли заключенным быть осторожными, чтобы не злить своих сокамерников, или мужчина просто делал, что ему требовалась, и так же делали остальные, так что всем было все равно? Я надеюсь, Эрик, предпочитал учтивый способ. Или возможно, отчаянный. Эрик Коллиер, сдерживал свои стоны и хрипы, напрягая тело, чтобы оставаться неподвижным. С его губ слетали два беззвучных слога.

«Энни».

Он думал о вещах, которые не мог себе позволить. «Так как я не был с женщиной уже пять лет». Влажное тепло голодных губ. Влажное тепло моей..., какое слово он будет использовать? Киска, скорей всего. Или пизда. Да, пизда. Грубое и отвратительное, соответствующее его миру. Я бы вздрогнула, если бы он сказал это мне, а разве не этого я хотела, на самом деле? Без сладких слов. Все колкости и острые углы, слетали бы с его нежного скользкого языка. Его язык. Скучал ли он по вкусу женщины, спустя столько времени? Захотел бы он сделать это, или он будет эгоистом, думающим только о том, что я могу предложить его члену.

«Энни», — прошептал он.

И я промурлыкала: «Да?»

Он бы сказал, сказал... Он бы сказал, «Позволь мне попробовать тебя. Это было так давно. Позволь мне поцеловать тебя. Там». Станет ли он вообще спрашивать? Возможно, это будут только нуждающиеся и властные руки. Без просьб, без застенчивости: «Там».

«Ляг на спину. Я должен попробовать твою киску».

Жар разнесся по всему моему телу. Я представила, что с ним происходит то же самое, в двух городах отсюда, в человеческом питомнике, в котором он был заперт каждую ночь. Он сбегал всего на несколько мгновений, при мыслях обо мне. О нас, вместе.

Подергивание его руки, брыкание его бедер. Он задрал свою рубашку вверх, раскрыв тугие, выпуклые мышцы своего живота. Его кулак неистово двигается, и...

Я подпрыгнула, когда ожил мой телефон, засветившись на стеклянном столике возле моей кровати. Моя рука выскользнула из боксеров, в которых я спала и потянулась к прибору. Мамин номер.

Я отклонила звонок. Было недостаточно поздно для экстренного случая, и я не хотела отвлекаться от мастурбации на осужденного преступника, чтобы поболтать о том, что зацвело в огороде моих родителей. Я не могла отделаться от мысли, как Коллиер выдыхал мое имя, чтобы услышать его веселым голосом моей мамы.

Завтра, подумала я, и отключила эту штуковину. И вернулась обратно к фантазиям, о грубых словах, теплом дыхании, об изголодавшихся мужских губах, замененные моими пальцами. Больше ничего не было, не сегодня. Настоящий мир мог подождать.

***

За прошедшую неделю я перечитала его письмо сотню раз. Я перечитывала столько раз, эти слова, написанные моим почерком, что начала переживать, что я все это выдумала. Я столько раз перечитала его, что больше не нуждалась в письме. Его голос был в моей голове, четкий, словно на записи, произнося все эти вещи. И его голос был в моей голове каждую ночь, произнося все, что я за него додумала. Мерзкие вещи, романтичные вещи. Он нежно звал меня по имени, покусывая мое ухо. Называл меня сукой и силой раздвигал мои бедра своими. Называл меня дорогой, как в письме, этим темным и наэлектризованным словом, как облака перед летней грозой.