Кара МакКенна - Трудное время

— У меня есть разрешение от надзирателя, чтобы принести это заключенному 802267.

Он просмотрел дело.

— Что ж, все верно. Я пошлю.

Когда Шонда и офицер-мужчина провели меня через длинную комнату отдыха, мне уже не было так страшно, как неделю назад. На меня бросали косые взгляды, не значительный шум и негромкий гул, сообщающий об интересе, носящим сексуальный характер, и задорное «Эй, мисс Гудхауз!» от Уоллеса, я не могла, вспомнить всего протокола, но была уверена, что мое ответное приветствие являлось нарушением того или иного правила, поэтому я смотрела вперед и держала рот на замке.

Я чувствовала себя уверенной настолько, насколько только было возможным надеяться в моем случае, пока мы не прошли центральную площадку. Сразу за ней находилась территория «белых» заключенных, среди которых сидел и Коллиер, как я и ожидала. За тем же столом.

«То же самое место, та же игра в карты, хотя кто-то еще участвовал в игре» — подумала я. Он наблюдал за мной, а я наблюдала за ним. Хотя «наблюдение» за кем-то на самом деле требует, чтобы этот кто-то чем-то занимался, а он ничего не делал, поэтому, технически, я пялилась на него.

Я хотела его разглядывать. Я хотела рассмотреть его, чтобы никто не увидел этого, детально изучить человека, который действовал на меня так, как никто другой до него. Он приходил ко мне во сне каждую ночь на протяжении всей недели, эти руки, ладони и этот низкой голос, эти карие глаза, словно паста «Пища Дьявола».

Я имела кое-какой собственный опыт в любовных страданиях — мне двадцать семь, в конце концов — и у меня было несколько парней. Я была влюблена, хотя, по всей видимости, и не в такой степени, как некоторые подруги из моих родных мест. До сегодняшнего дня. И я точно знала почему.

Он ужасный человек. Он должен быть таковым, если он сидит в тюрьме, среди заключенных, в списке преступлений которых значились грабежи, нападения, крупные поставки наркотиков, изнасилования, убийства. Принимая во внимание весь этот список, мне бы хотелось, чтобы это было ограбление, и это было так жалко. Вне всяких сомнений, он был плохим человеком. Одним из тех, кто заслуживает переделки, а не моего вожделения.

А другая причина состоит в том, что он — заключенный. Вот почему я желала его. Потому что он был недосягаем, самое недоступное желание из всех возможных. Потому что он опасен, но это увлечение — если это можно так назвать — безопасно. Потому что мое ухо уже зажило, и мои синяки исчезли, но мое сердце все еще слишком напугано, чтобы предложить что-то серьезное.

Тем не менее, то, что мое тело испытывало к нему, было настоящим. Это притяжение пробуждало во мне что-то позитивное. Все эти сны. И я фантазировала о нем, ко всему прочему, всего лишь краткие эротичные отрывистые касания. Его рот на моей шее и его слова, воспламеняющие мою кожу. Мне нравится то, как ты разговариваешь. Что еще он мог бы сказать, если бы застал меня в одиночестве?

Мне нравится как ты...

— Сегодня лучше? — спросила Шонда, открывая дверь, которая вела в административное бюро. Я покинула оранжевую зону, едва зарегистрировавшись, когда на прошлой неделе я буквально задыхалась, пытаясь поскорее покончить с этим.

— Намного лучше, спасибо. Сейчас неопределенность не такая уж и плохая, понимаешь?

— Понимаю. Хорошего дня, Анна.

— И тебе.

Утренние занятия прошли достаточно хорошо. Пара незначительных выходок, но ничего такого, с чем бы возглас со стороны присутствующего охранника не смог справиться. Я принесла экземпляр «Моя сторона горы»* ( П рим. Роман «Моя сторона горы» (My Side of the Mountain), написанный писательницей Джин Грейгхэд Джордж

[1959]) для заключенного, который попросил его неделю назад. Эта книга была его любимой во времена его молодости, и он хотел прочитать ее теперь, чтобы попытаться вспомнить, что это такое быть в том возрасте, сколько его сыну было сейчас. Они не приходили к нему, как сказал он, его сын и бывшая девушка. Он видел сына, когда тому было четыре года. Эта просьба тронула меня, и я передала книгу в мягком переплете так, как будто я отдавала ему слиток золота, как никогда преисполненная решимости не услышь того, по какой причине этот человек попал сюда.

Хранение наркотиков и воровство не слишком пугали меня — они казались какими-то обезличенными. Действия, продиктованные отчаянием, но которые можно простить. Но, если бы я слышала, что парень, к которому я начинала, привыкать был упрятан за решетку за домашнее насилие или сексуальное домогательство, или за надругательство над ребенком... Была огромная разница между тем, чтобы кому-то раскрыть свой потенциал, и осознанием того, на что они были способны. И, если бы мне пришлось бороться с последним, я бы не смогла выполнять свою работу.