Ребекка Миллер - Семь женщин

Уинслоу — маленький городок, и, хотя хиппи в Аризоне хватало, в ближайшей округе их не было — кроме Пита. Поэтому Делии пришлось здорово постараться, чтобы найти свое место в школе, не стать отверженной. Имея такую грудь, ей была прямая дорога в шлюхи, вот она и пошла по ней. Плюс к тому, ей нравилось целоваться. Остальное большого значения не имело — она пока не разобралась в механике. К двенадцати годам Делия лишилась невинности и научилась вести себя грубо — так, будто ей плевать, что о ней думают. Потрясающее это было чувство — переступить стыд и стать грубой. Делии это отлично удавалось. Остальные девочки ее боялись, хотя и презирали. Она казалась им загадочной и опасной, словно темная пещера. Мальчики ее тоже побаивались, но их к ней тянуло, как птиц к хлебным крошкам. Бывало, они останавливали ее в школьных коридорах, прижимали спиной к шкафчикам, заводили глупые разговоры, а она чувствовала их возбуждение. Делия стала наслаждаться своей властью над мальчишками. За спортзалом была комнатка, маленькая и темная, там горой лежали маты. В этой комнатке Делия и занималась своим делом. Мальчишки приходили туда во время уроков, и она их ублажала. Ей нравилось смотреть на их лица, когда они раскачивались вперед и назад, лежа на ней. Они были беспомощными, они находились у нее в плену. Делия не брала денег, это было ее хобби. Когда она приходила домой, в пустую кухню, делала сэндвичи с арахисовым маслом и желе себе и отцу, который обычно спал, обкуренный, в темной гостиной перед включенным телевизором, она вспоминала свои приключения, и это ее возбуждало. К ней как-то раз подошел даже учитель английского, мистер Кларк, и сказал, что хочет помочь ей с сочинением по прочитанной книге. Он пригласил ее прокатиться на машине. Машина остановилась у озера неподалеку от города. Делия, не говоря ни слова, положила руку между ног учителя. Трогая ее грудь, он тихо стонал, и Делия поняла, что мистер Кларк давно мечтал об этом. Потом он поставил ей отметку ниже той, что она заслуживала. Делия смирилась с этим, это было естественно.

У Курта были большие руки и припухшие глаза. Делия вышла за него в семнадцать, потому что он сделал ей предложение. А предложение он сделал потому, что ему была нестерпима мысль, что, кроме него, еще кто-то будет к ней прикасаться. Он все время хотел Делию и все время думал о ней. Особенно о ее заднице, красивой и пухлой. С такой задницей Делия вполне могла стать причиной дорожной пробки. Вот Курт, можно сказать, на этой заднице и женился. Фамилия Курта для Делии звучала, как пощечина: Вюртцл. «Да уж, — сказал отец Делии. — Еще хуже, чем Шант». Но мужнина фамилия к Делии не приклеилась. Она так и осталась Делией Шант, хоть и подписала сотни счетов как Вюртцл. Зато у нее появились оргазмы. В замужестве секс приобрел для Делии совсем другое значение. Теперь она просто упивалась властью над Куртом. Поначалу они действительно занимались любовью. Это и обмануло ее. Как говорится, она подняла забрало и влюбилась в мужа. А как только Курт это почувствовал, в их занятия любовью прокралась жестокость. Первое время звериная ярость мужа забавляла Делию, но вскоре она стала зябнуть от его холодности и поняла, что он ее презирает. Но было уже слишком поздно. Она его полюбила.

Джона Делия родила примерно через год после свадьбы. Все ее жалели. Думали, как ей худо с малышом на руках и мужем, который ее поколачивает. Девушки, с которыми она училась в школе, при встрече в продуктовом магазине обходили ее стороной, будто она была заразная. Они и не догадывались о ее тайном счастье. Посреди ночи она слышала тихий плач Джона, подходила к своему малютке, брала его на руки и подносила крошечный голодный ротик к своей разбухшей от молока груди. Она смотрела на Джона, а он смотрел ей в глаза и постепенно успокаивался, закатывал глазки от удовольствия. Делия знала, что в эти мгновения ее малышу хорошо, что он в полной безопасности. И она себя тоже чувствовала в безопасности.

В приюте тоскливее всего Делии становилось ближе к десяти, когда женщины, уложив детей спать, курили и негромко разговаривали. Немногие из них все еще любили своих мужей. Большинству предстояло вернуться домой, потому что идти было некуда или потому что они верили: жизнь наладится. В столовой Делия садилась за стол не с другими женщинами, а отдельно, со своими детьми. Она не хотела говорить о своих проблемах. Своим молчанием она унижала женщин. Но ничего такого у нее на уме не было. Она просто проявляла осторожность. К тому же ей не хотелось распускать сопли. Она твердо решила уехать, а боль этих женщин, их неуверенность в себе затягивала ее обратно, в омут глухой тоски.