Джонатан Коу - Невероятная частная жизнь Максвелла Сима

— 7312? — с надеждой спросил я.

— Точно. Это ваш рейс?

— Да. И вы на него попали?

— Сначала думала, что не попаду Мне сказали, что самолет полон. Но потом вдруг освободилось место. И к тому же в бизнес-классе.

Счастливая уверенность охватила меня:

— В бизнес-классе?

— Ага. Что такого странного?

— Похоже, вы будете сидеть рядом со мной.

— Почему вы так решили?

Стоит ли объяснять ей, при каких обстоятельствах умер Чарли Хейворд? Это все равно что сказать: ты займешь место покойника. Хотя трусихой она не выглядела. Но я не стану рисковать — не стану даже чуть-чуть омрачать путешествие домой, которое обещает быть приятным для нас обоих. В конце концов, судьба в кои-то веки сделала мне подарок — свела с очаровательной девушкой, и теперь у нас появился шанс сблизиться еще больше. Да что там, следующие двенадцать часов мы будем спать рядом, практически вместе. И это на первом же нашем свидании!

Во вторую и заключительную часть перелета Чарли должен был сидеть у прохода, а я у окна. Поппи сказала, что ей все равно, какое у нее место, но я ей не поверил. Все хотят сидеть у окна, разве нет? И я настоял, чтобы она заняла место у иллюминатора. Я старался как мог, чтобы в поездке ей было удобно. Я старался, не жалея сил, произвести на нее наилучшее впечатление. Я старался ей понравиться.

— Между прочим, у меня клиническая депрессия, — сообщил я, как только мы устроились в креслах.

Поппи, к моему облегчению, и бровью не повела. Лишь посмотрела на меня долгим взглядом:

— Да… я предполагала нечто в этом роде.

— Правда? Неужели это так заметно?

— Ну, у меня нюх на такие вещи.

И когда эта информация вышла наружу, мы оба почувствовали себя свободнее. Поппи была первым человеком (кроме, само собой, моего начальства, врача и комиссии, определяющей профпригодность по состоянию здоровья, — первым другом, я хочу сказать), с которым я осмелился поделиться этой постыдной тайной. И если я ожидал, что она отодвинется от меня, замкнется в настороженном молчании или попросит стюардессу пересадить ее на другое место, я ошибался. Похоже, на ее отношение ко мне это сообщение никак не повлияло. За что я был ей безмерно благодарен, и мгновенно между нами установилось своего рода взаимопонимание — устойчивое и уютное, — и в результате общение между нами, вопреки моим опасениям, развивалось не напряженно и вымученно, но в совершенно естественном ритме. По правде сказать, поначалу общались мы не так интенсивно, как я надеялся. В основном мы дружелюбно помалкивали, что характерно скорее для пожилой пары, уже лет тридцать состоящей в законном браке, — вроде тех супругов в ресторане в Сиднейской бухте, тех, что сидели по одну сторону стола, предпочитая любоваться видом, а не болтать друг с другом. Приблизительно в два часа ночи по сиднейскому времени (полет длился уже несколько часов) мы являли собой такую картину: я выбирал, какой фильм посмотреть, иногда отпуская комментарии и не зная, на чем бы остановиться, а Поппи, потратив минут пять на короткий отчет о проделанной работе, теперь использовала свой ноутбук в иных целях — решала невероятно сложное трехмерное судоку.

Но, что важнее, отрываясь время от времени от наших занятий, мы разговаривали.

— А что у вас со сменой часовых поясов? — поинтересовался я.

— М-м?

— Ну, на этой вашей работе биологические часы наверняка идут вразнос. Как вы с этим справляетесь?

— Да никак, — пожала плечами Поппи. — Иногда дома в выходные просыпаюсь немного раньше, чем обычно, иногда немного позже. Ну и ладно.

Я завистливо вздохнул:

— Во что значит молодость.

— Вы еще не в инвалидном кресле, дедуля.

— И все же мне понадобится день или два, чтобы прийти в себя после этого путешествия, по опыту знаю. А ведь мне нужно оклематься как можно быстрее, потому что на этой неделе я должен принять важное решение.

— Решение?

— Да. Я уже полгода не хожу на работу. И мне предстоит встреча с дамой, которая ведает профпригодностью и здоровьем персонала в нашем универмаге, я должен сказать ей, возвращаюсь я на работу или нет. Но даже если я скажу, что возвращаюсь, она может счесть, что я еще недостаточно здоров, и под этим предлогом начальство способно… — я не сразу вспомнил подходящий эвфемизм, — отпустить меня. Думаю, на такой исход они и рассчитывают.

— А вы сами?

— Что я?

— Хотите вернуться?

Я задумался, вопрос показался слишком сложным, чтобы сразу ответить. Однако я не столько размышлял, сколько мысленно представлял, что ждет меня дома: промозглый февральский холод, пустая квартира, куча никому не нужной почты под дверью. Да уж, невеселая перспектива. В тот момент я чувствовал себя не в силах длить мое одинокое существование и уж тем более принимать какие-то решения.