Аллен Курцвейл - Шкатулка воспоминаний

– Я также интересуюсь птичьим пением.

Знания выбрызгивались из Клода подобно тому, как молоко – из вымени дойной коровы.

Ливре пригласил юношу зайти в магазин.

– Только вытри ноги о мой коврик!

На полу лежал чистенький, пусть и изношенный, коврик из сизали, на котором была выткана монограмма Ливре. Клод решил, что уже достаточно вытер ноги, однако, судя по сопению и покашливаниям продавца книг, ошибался. Юноша вернулся к коврику и еще немного покрутился на нем.

Когда они вошли в магазин, зазвенел дверной колокольчик. Клод огляделся и увидел, что тот же мотив, что и на коврике, повторяется по всему магазину. Двойная «Л» присутствовала на чашах, на ковре, в экслибрисах.

Книги расставили согласно их размерам и тематике. Кварто рядом с кварто, ин-фолио – с ин-фолио, трактат по механике рядом с трактатом по механике. Не было здесь и шатких строений в форме пирамид, поднимающихся с пола. Книги, украшенные завитушками и орнаментом, стояли так, что на стене образовывался узор из золоченых корешков. Даже мохнатые кипы непереплетенного материала были приведены в порядок. Различные декреты, обращения, акты, законы и королевские указы Ливре перевязал ленточкой. Книжные полки являли собой не просто модную тогда категоричность. Они выстроились в систему, достигшую апофеоза Порядка и Дисциплины, стали продуктом деятельности совершенного Homo hierarchicus [63]в лице Люсьена Ливре.

Посреди магазина, на полу, покрытом черно-белой шестиугольной плиткой, располагалось несколько шкафов с застекленными витринами.

– Мои витрины! – сказал Ливре. – Они дают пристанище книгам, но, думаю, ты понимаешь, что некоторые книги недоступны человеческому взгляду. Они за шторкой. – Его палец указал на саржевую занавеску, по бокам которой помещались два больших глобуса.

Похожий на голубятню огромный письменный стол из красного дерева занимал почти все пространство. Вдоль стола была протянута бечева, на которой висели кусочки бумаги, похожие на знамена какого-то военного судна или на лилипутское белье, развешанное для просушки. (Кстати, перевод «Приключений Гулливера» всегда наличествовал в коллекциях «Глобуса».) Ливре заговорил первым:

– Раз уж ты не принес ни новостей, ни часов от графа, я могу сделать вывод, что ты больше не в его услужении. Я тоже. Он разорвал со мной отношения, хотя все еще должен мне много денег. Он даже не соблаговолил отправить мне портрет, за который я несу прямую ответственность. Впрочем, кредиторы аббата вскоре потребуют от него возвращения долгов.

Клод сдержался и ничем не показал, какое удовольствие ему доставила новость, что у аббата возникли серьезные проблемы и его привлекут к ответственности, пусть и не за столь серьезное преступление, как убийство. Клод уже подумывал, отдать ли Ливре портрет, и все же решил, что это вызовет слишком много вопросов.

Клод старался подражать манере Ливре говорить витиевато:

– Как вы совершенно точно подметили, я больше не в его услужении.

– Я также предполагаю, что ты страстно жаждешь неких перемен в своей жизни. Не так ли?

Клод кивнул.

– Я так и думал. Вероятно, я смогу тебе помочь. Неужели все так просто? Неужели продавец книг приведет

его прямо в часовую мастерскую?

Но Ливре доказал, что действительно является самодовольным ничтожеством и эксплуататором, как и говорил Плюмо.

– Не думай, что я возьму на себя такую ответственность и оценю достоверность предложенных тобой сведений касательно Симург. Достоверность для меня ничего не значит. Позволь мне взглянуть на твою руку. – Ливре поморщился. – Нам придется прикрыть это уродство. Каков твой рост?

Клод не понимал, зачем и для чего продавец книг задал такой вопрос, но решил, что не стоит рисковать возможным покровительством. Он ответил:

– Два с половиной фута.

– Сколько? Это что еще за мерки?

– Это мерки поместья. Мы использовали константинопольский фут.

Из задней части магазина донесся женский голос:

– Это примерно в два раза больше, чем парижский фут, если я правильно помню свои записи.

Ливре заорал:

– Просто скажи мне, сколько это будет здесь, в Париже!!!

Перо зацарапало по бумаге, и после нескольких подсчетов женский голос объявил:

– Чуть больше пяти футов по меркам города.

– Эта девушка, – сказал Ливре, будто представлял их друг Другу, – моя кузина Этьеннетта. – Книготорговец повысил голос: – Кузина, у которой так много работы, что она вмешивается в наш разговор! – Затем он вновь повернулся к Клоду. – Она счетовод в моем издательстве и имеет еще несколько обязанностей, отрабатывая тем самым большое жалованье, которое я ей плачу. Итак, пять футов. Очень хорошо. Ливрея тебе подойдет.