Аллен Курцвейл - Шкатулка воспоминаний

Клод вернулся в поместье через семь дней, как и договаривались. Опустевшему большому залу будто не хватало суеты и толкотни, присущих дню собрания. Теперь здесь мало что напоминало о встрече, разве только едва уловимый запах ослиной мочи да следы жира и запекшейся крови на полу, оставшиеся, по всей видимости, от головы кабана. На столе не было ничего, кроме книг и свитков; все находки и подарки деревенских жителей унесли в кладовую Аббат сидел в своем гробу-исповедальне и читал какой-то трактат, время от времени отрываясь, чтобы окунуть перо в чернильницу и сделать заметку.

Не зная, как правильно представиться, Клод легонько поскреб ботинком об пол, чтобы привлечь внимание аббата. Безрезультатно. Тогда он кашлянул. Снова никакой реакции. Аббат все читал трактат да делал заметки. Резкие движения руки и головы Оже говорили о том, что сейчас его лучше не беспокоить, поэтому Клод решил подождать. Он позволил разуму побродить по закоулкам мозга и обдумать противоречивую информацию о сидящем впереди человеке, которую мальчик получил за последнее время.

Угольщик говорил одно, пекарь Роша – другое, а у владельца «Рыжего пса» Гастона имелась третья версия биографии аббата. От обделенных графским вниманием католиков можно было услышать как похвалу, так и (чаще всего) осуждение. Из всего вышесказанного Клод сделал один вывод: этот аббат – не просто аббат, не отсталый представитель отсталого общества. А если и так, то его отсталость имеет иную природу, которую очень трудно определить. Аббат не питал слабости к модной одежде, не старался изящно выражаться и льстить людям, не бегал за юбками. По крайней мере за местными юбками. Катрин, судомойка в доме аббата, знаменитая многочисленными любовными связями, была доступна и графу. Однако она же частенько слышала шум в его комнате, а пару раз даже видела Оже в объятиях какой-то женщины. Ходили слухи, что аббат был весьма страстен во время этих тайных ночных встреч.

Исходя из болтовни в таверне, можно было сделать некоторые выводы и относительно его ума. Почтальон, доставляющий почту в поместье – инструменты для проведения исследований по экспериментальной философии, бандероли из далеких земель, журналы, издающиеся зарубежными академиями наук, – сказал Клоду: «Он читает… книги!!!» Фермеры из отдаленных районов Турне говорили о щедрости Оже. В противовес этим высказываниям отец Гамо заметил, что лоток для денежных пожертвований церкви нисколько не потяжелел со времени прибытия графа в долину.

Единственным достоверным источником информации по этому поводу оказался егерь, шустрый парень, который мог запустить ястреба, равно как и очередную сплетню, на сотню ярдов. Нежно зажав в руках старый мушкет и вставляя в него патроны, он рассказал Клоду, что аббат был единственным ребенком в семье, наследником солидного состояния. Его отец занимался морской торговлей. Аббат, будучи еще юношей, стал членом иезуитского ордена, из которого его позже выгнали с позором. Получив причитавшееся по закону наследство, Оже решил купить небольшое турнейское поместье, обладание которым и обеспечило ему титул графа. Не обращая внимания на протесты церкви, он присвоил себе и звание аббата. Егерь закончил свой рассказ, подстрелив низко летящую дикую утку.

Размышления Клода были прерваны грохотом, который он принял за звук выстрела. Позже мальчик догадался, что так чихнул аббат. Заряд воздуха, вылетевший из ноздрей графа, скинул бы на пол его очки, не будь они привязаны к кожаному ремешку – бесхитростному приспособлению, изобретенному Марией-Луизой. Вместо того чтобы уронить очки, аббат выронил свиток, и тот стал раскручиваться по пыльному полу. Проследив за дальним концом свитка, граф увидел, что его поймал Клод.

– Ваш ученик прибыл, господин, – нервно сказал мальчик.

Аббат покачал головой:

– Никакие формальности не должны нам мешать, не надо подписывать бумаг. Ты не мой ученик. Это, конечно, не значит, что я не буду тебя учить или что ты не будешь учиться. Ты обязательно будешь, равно как и я.

Аббат сказал, что ничто не должно напоминать ему об игнацианском [13]обучении. (А ведь прав оказался егерь!) Это означало, что беспрекословное послушание и жесткая дисциплина, которые так измучили Оже в юном возрасте, у него популярностью не пользовались.

– Ты понимаешь меня? – спросил граф.

Клод не понимал. Он смутился, и это отразилось на его лице.