Мария Кондратова - Сигнальные пути

Все началось с мелочи, с какого-то бытового замечания, кажется, я просила не брать без спроса мою посуду, которое Светлана восприняла как нестерпимое покушение на свой суверенитет. Странное подобие близости, зародившееся у нас во время ремонта, схлынуло, обнажив извечный бабский вопрос – «кто в доме хозяин?». Собственно, я и не оспаривала, что хозяин теперь она, с чего бы мне было спорить об очевидном, но следы прежнего быта, остатки прежних привычек давали о себе знать помимо моей воли. Я единственная из жильцов помнила эту квартиру иной, единственная имела выход на владельца и могла возразить против каких-то идей, казавшихся мне самодурством. Света решила, что подобному непослушанию в ее хозяйстве не место.

Она не облекала свое недовольство в мысль или слова. Просто улыбки в мой адрес сменились саркастичными гримасками и мелкими подковырками, перемежаемыми репликами: «Ой, ну я надеюсь, ты не обиделась?», «Я ведь хочу как лучше»… Светлана по-прежнему без стука входила ко мне в комнату, но теперь это выглядело как вторжение, несмотря на ритуальное – «Ой, не помешала?» – или просто стучалась в неподходящее время – «Ой, ты не спишь, надеюсь?», переставляла и «случайно» роняла мои вещи. Поразительно, какое разнообразие мелких, но действенных средств превратить совместную жизнь в ад имеется в распоряжении женщины.

Я чувствовала себя совершенно беспомощной перед ее нападками, словно больной, который только-только начал выкарабкиваться после мучительной болезни и тут же узнал о новом диагнозе. Только-только проглянуло солнышко и отступило серое зимнее чувство тоски. Только-только я смирилась с тем, что ты никогда не вернешься, что все эти двенадцать лет были одним лишь затянувшимся сном, а тут это… У меня снова начала дергаться левая бровь и дрожать губы, как в тот день, когда я собирала с пыльного пола брошенные тобой рубашки. Красная рыба ходила кругами в зеленой воде. Куда девать это все, думала я, с ужасом оглядывая книжные завалы, груды игровых костюмов, оружия, разобранных компьютеров. Жизни не было, откуда же взялось столько вещей? И еще аквариум, господи, куда мне девать аквариум…

И опять я уходила из дома, не как Маргарита, ищущая Мастера, а скорее как глупая, заблудившаяся Каштанка в поисках случайного циркача. Я останавливалась у бронзового Абая послушать лекции по истории Натальи Эйдельман или бродила вокруг Чистых прудов, с толпой, собравшейся поглазеть на литераторов. Этим летом все думали о будущем России, я тоже думала о будущем и не видела впереди просвета. Деньги за рецензии и статьи капали редко и нерегулярно, и чем дальше, тем реже, с такими пунктирными доходами нечего было и думать об отдельном жилье, а больше я ничего не умела. Привыкнув быть частью твоих замыслов и проектов, я в тридцать с лишним лет понятия не имела о том, чего стою сама по себе.

Однажды вечером, когда я кормила собою комаров на берегу пруда, вместо того чтобы идти домой и терпеть мелкие и ядовитые укусы Светланы, ко мне подсел мальчик-узбек из местного автосервиса. Совсем молоденький, наверное, лет на десять-двенадцать младше меня. Летние сумерки милосердно скрадывали нашу разницу в возрасте. Он пытался познакомиться, но не знал с чего начать и поэтому стал рассказывать о себе: это была длинная история, с бесконечными повторами, о холодной немилой жизни в чужой и далекой стране. Знакомые слова из-за акцента звучали непривычно, как ноты, и история складывалась в печальную мелодию человека без дома и семьи, совсем не похожую на мою, но близкую мне. Так мы сидели над серой водой, окутанные общим одиночеством, сначала говорили, потом молчали. Он вспомнил, зачем подсел, сказал что-то о том, что я добрая и красивая. Но это было уже совсем некстати. Тогда он вежливо попрощался и ушел назад в свой автосервис, к своей койке в углу и мечтам о том, что когда-нибудь он разбогатеет настолько, что сможет жениться. А я осталась сидеть на берегу, хлопать комаров на голых ногах и с тоской думать о том непонятном чустве – не любви, не нежности, но тоски, что по-прежнему заставляло меня хранить верность тебе. Почему бы не этот мальчик в конце концов? Вежливый, красивый, может даже нежный?

Сквозь жаркие дни белой лентой тянулся протест, и пестрые пятна вязаных шапочек, закрывающих лицо, отмечали очередные вехи процесса девушек, затеявших перфоманс в храме Христа Спасителя. В конце концов даже Мадонна вышла на московскую сцену в балаклаве, и крепкий мускулистый парень из подтанцовки медленно и эротично стащил ее с белокурой головы извивающейся певицы. Вся эта история от начала и до конца выглядела безумным нагромождением событий дурного вкуса, но мысль о том, что дурной вкус может стать поводом для реального срока, все-таки не укладывалась в голове. Казалось, что те, кто все это начал, уже и сами не рады тому, что затеяли. Почему-то судили только трёх из шести или восьми участниц, что выглядело скорее как растерянное «мы схватили их, и теперь не знаем, что с ними делать», чем на последовательное преследование инакомыслящих. Адвокаты использовали все возможные и невозможные поводы, но не для защиты узниц, а исключительно для саморекламы. Муж девушки с глазами итальянской мадонны и губами итальянской блудницы давал интервью и расцветал от внимания зарубежных журналистов. С другой стороны лезли какие-то казаки, Энтео, кропильщики святой водой и ревнители устоев, и прочие верещащие о своих оскорбленных чувствах, вызывая сильное желание взять их за шкирку и ткнуть носом сначала в Писание с его недвусмысленным «Мне отмщение и аз воздам», а потом в Предание, советующее уподобиться мертвым в их равнодушии к хуле и похвале.