Сергей Кучеренко - Корень жизни - Таежные были

…Он опять в полубреду вспоминал себя сильным и выносливым. Случалось, тигровые следы заводили его далеко в горы, а там настигала пурга, но он мог идти, не останавливаясь, двое суток. Иной раз без еды. Как-то при троплении Ленивого перевалил через высокую гору, заснеженную по пояс, и ошибочно спустился не в тот ключ. Заблудиться в хмурую погоду никому не заказано. Выбирался три дня голодным — и ничего. Ночь в зимовье — и он снова на тигрином следе, потому что были у него две здоровые ноги, была горячая пища, был огонь в костре и печке.

Он мог бы подумать еще: как это хорошо — две здоровые почки. Но не знал, что они, отшибленные двое суток назад ясенем и застуженные, когда четыре часа лежал на снегу и выдалбливал придавленную ногу, отказали. Не знал Юдаков, что организм начал сам себя отравлять.

Коченея, вспомнил многое из своей жизни. Родную Стойбу и Селемджу, стесненные первозданной тайгой, полной соболями, медведями и лосями. Разморенную летним зноем уссурийскую тайгу, по которой в поисках нового слова о звере бродил в одной майке и все равно обливался потом. Берег Амурского залива с раскаленными пляжами, усеянными загорающими и купающимися. Не верилось: когда-то было так жарко, что палящее солнце порождало сердитое слово, а желания сводились к холодной воде, поискам тени и хотя бы слабой прохлады.

О костре теперь он мечтал так же, как умирающий от голода о крошке хлеба, а жаждущий в безводной пустыне о глотке воды. Но обиднее всего было то, что вокруг стеной стоял лес, в кармане лежали спички, а костра не было. И что он замерзал, всем нутром ощущая близость поселка с теплыми домами, обилием пищи, медпунктом и энергичными людьми, умеющими бороться со смертью, теперь вдавливающей его в снег и мерзлую землю.

…В какое-то мгновение, как в луче фары, ослепительно ярко вырвало из тьмы совсем близко «лично знакомую» тигрицу Осторожную, она зарыкала и заревела, угрожающе хлеща снег хвостом… Юдаков с трудом открыл глаза. Уже в полном равнодушии ко всему. Была до невозможности тихая предутренняя ночь, в которую лишь изредка ввинчивался шум автомашин да сыпали лай сельские собаки. Ему уже не холодно было, и есть не хотелось, и боли унялись. Как еще никогда в жизни, хотелось спать. Только спать…

Живет в Полянах хороший украинец с ласковой фамилией Петрань. Работает, а по воскресеньям проверяет капканы, расставленные вдоль ключа Быстрого на нескольких ближних километрах. В тот воскресный день ранним утром он и пошел на свой «домашний» путик.

Эту небольшую охотничью тропу Петрань знал наизусть, а потому удивился незнакомому темному предмету в снегу еще издали. Думал, кабан спит, но нет, не похоже. Может, бросил кто изодранную телогрейку за ненадобностью? Не то… Человек это был, полузакопанный в снег. Лицо безжизненно белое, заиндевелое, губы узкие и до черноты синие, рядом всего одна лыжа, а вверх по ключу уходила глубокая траншея, тяжело прорытая в снегу. Смахнув рукавицей снег с ног замерзшего, Петрань увидел обвязанное тесьмой поверх досточек бедро и сразу все понял.

В надежде, что человек еще жив, Петрань засунул руки под его куртку и ощутил на груди тепло. Затормошил его, снял иней с лица, разжал рот и стал сильно вдыхать в него горячий воздух. Через несколько минут белые веки приподнялись, а губы чуть слышно прошептали: «Владивостока… третий день…» Петрань натянул на его мерзлые руки свои рукавицы и что есть духу побежал в поселок за помощью.

Ах Петрань, Петрань! Добрый, но наивный человек! Ну почему ты не разжег около окоченевшего человека костер и не уложил его рядом на постель из дубовых веток! Ты надеялся приехать сюда на машине через полчаса? А что такое тридцать минут для почти совсем замерзшего человека! Ты думал, что скажешь одно лишь слово любому шоферу, и он на предельной скорости помчится в снежной коловерти спасать человека? А разве ты не знал, что и среди шоферов есть негодяи? Вроде того, что стоял около бензоколонки с работающим мотором грузовика, спокойно выслушавшего твой отчаянный крик, мольбы и равнодушно буркнувшего: «Не поеду, некогда». Да, не думал ты, Петрань, что только через три часа лихорадочных поисков найдешь шофера с сердцем… Не станем винить тебя, но три часа для человека, в котором искра жизни теплилась лишь в груди, было много.

Сознание Юдакова прояснялось медленно и трудно. Появилась дрожь в теле, разливалось тепло. Оно расползалось из груди к голове и ногам, зажигало лицо, раскаляло огнем поясницу и поврежденную ногу. Сначала он почувствовал около себя людей, а по запаху догадался, что в больнице. Потом проясненно увидел трех суетящихся женщин. Та, что годилась ему в матери, плакала. «Няня», — подумал. А самая молодая — вроде сестры Наташи — была по-прокурорски строга и сосредоточенна, как на трудном судебном процессе. В ее маленьких нежных руках появлялись то горсть снега, то шприц, то какие-то бутылочки. «Врач», — оценил.