Гэнъитиро Такахаси - Сайонара, Гангстеры

Кокосовые леденцы у меня на третьем месте. В их вкусе две сугубо различных доминанты, точно выражение лица Венеры Боттичелли. В затененной левой стороне ее лика художник отобразил выражение отчаяния и меланхолии, в то же время на освещенной правой открывая вид воспарившего духа, исполненного силы и уверенности. Именно в этой жгучей двойственности тот, кто ценит синтез противоречивых элементов превыше упрощенного единства, обнаружит аналог вкуса кокосовой карамели.

«Толстый Гангстер» умолк с растерянным видом.

У меня просто не было слов.

«Красивый Гангстер» и «Мелкий Гангстер» остолбенели не меньше моего.

Лишь «Молчаливый Гангстер», глухой ко всему происходящему в мире, продолжал упорно пробираться по пустошам собственной памяти.

— Я просто хотел про леденцы, — оправдываясь, сказал «Толстый Гангстер». — Не знаю, откуда это вырвалось. Я не собирался тут выделываться.

— Конечно, понимаю.

— Я хотел быть точным в словах, — продолжал оправдываться «Толстый Гангстер».

Вид у него был довольно удрученный.

— Высказать все до конца редко получается за один раз. Возможно, вы могли бы рассказать нам подробности, пока сосете леденец. Это поможет?

— Ничего, если я буду выступать с леденцом во рту?

— Конечно, отчего бы не попытаться?

«Толстый Гангстер» отлепил леденец от платка и снова сунул в рот, затем повернулся ко мне с улыбкой.

И стал рассказывать по второму кругу, на этот раз неторопливо, старательно подбирая слова.

— Мы приняли судьбу гангстеров добровольно.

Нас никто не заставлял.

И, будь нам дан выбор снова, мы с той же решимостью опять сделали бы это, причем с превеликой охотой.

— Мы никогда не собирались называться «гангстерами» и вовсе не стыдимся своей профессии.

— Мы считаем, что гангстеризм — понятие довольно-таки условное.

Мы являемся гангстерами только по отношению к остальному миру, и лишь перемены в нем самом могли бы превратить нас во что-то другое.

— Мы переняли стили языка, одежды, поведения, которые принято считать гангстерскими.

Мы никогда не пытались выделываться, изображая из себя гангстеров, и никогда не пытались доказать свою гангстерскую уникальность.

Несмотря на все наши старания, наши манеры временами воспринимались как эксцентричные и антисоциальные. Однако мы наотрез отказывались вносить непривычные изменения в свой стиль жизни — просто для того, чтобы не быть неверно понятыми.

— Мы никогда не утверждали, что убийство людей и насильственное отъятие денег содержит в себе некий творческий манифест, обращенный к обществу. В конце концов, мы только гангстеры, а не пророки.

— Мы никогда не заявляли о своем превосходстве в области мировоззрения.

Мы не бросались такими понятиями, как СПРАВЕДЛИВОСТЬ, в любом смысле этого слова, и не опирались на него в своих действиях.

Наша точка зрения, как и любая другая, небезупречна и ограниченна; в то же время мы считаем, что она не связывает нам рук.

И если наше мнение лишь звено в бесконечной цепи относительности мнений, наверное, было бы осмотрительнее приветствовать данность нашего существования, чем закрывать на него глаза.

— Мы не принимаем близко к сердцу появление многочисленных подражателей, которые выдают себя за гангстеров, и не собираемся их поучать.

Потому что в самом скором времени они на собственной шкуре узнают, каковы последствия подражания.

— Мы не алчем денег, поскольку в этом мире денежные знаки по существу «Schein», то есть «видимость».

И как условно наше существование, так условны и деньги.

Общая сумма, которую мы «зарабатываем», никогда не переступала границ, установленных в налоговом кодексе статьей о потерях при форс-мажорных обстоятельствах в виде природных бедствий и краж. Иными словами, в чисто математическом отношении суммы остались теми же, как если бы мы не покушались на чьи-либо деньги.

Грабеж — не что иное, как еще одна программа рынка. Грабеж — не более чем «Schein» внутри «Schein».

— Это правда, что временами нами овладевают иррациональные мечты, но нам никогда не казалось, что мечтаний следует избегать.

На деле мечтательность — обязательный атрибут гангстеризма.