Гэнъитиро Такахаси - Сайонара, Гангстеры

Оно не могло ослушаться хозяина.

В этот момент я сидел на качелях и наблюдал смерть аттракциона.

Колесо продолжало вращаться и бултыхающиеся в воздухе люльки, в которых прежде сиживали посетители, отбрасывались одна за другой. Всякий раз при этом брызгала кровь и раздавался крик боли. «А-а-а! — скрипело колесо. — Как это больно!» Как только слетела последняя люлька, колесо стало раскладываться, рассекая себя в центре, после чего каменные опоры стали отделяться от оси.

Брызгая кровью по сторонам, как из вскрытых артерий, «Колесо-Гигант» продолжало неостановимую работу самоубийства, сопровождая каждый шаг саморазрушения криком, от которого содрогался парк.

Карусель по соседству испуганно зажмурилась, зажав уши лапками спинок сидений. Наконец осталась всего одна опора, вросшая в землю. Учащенно дыша, она агонизировала Уже ничто больше, кроме этой опоры, не напоминало о существовании аттракциона — она была эго, сущностью «Чертова колеса».

Я наблюдал, чем же все кончится.

Больше ничего не оставалось, как:

— Пришел мне карачун!

С последними горькими словами опора вырвалась из земли, и все провалилось в небытие.

«Чертово колесо» сделало это способом, немыслимым для человека.

Становилось то темнее, как будто спускались сумерки, то вдруг снова начинало светлеть.

Должно быть, сильный ветер в высоком небе относил в сторону легкие солнечные лучи.

Книга Песен погрузилась в размышления, голова ее по-прежнему покоилась на моем плече.

Думала ли она о мертвом, как я, или же о гангстерах, или о своих прежних возлюбленных, или еще о чем-то другом, о чем я даже помышлять не мог, — не имею представления и не могу дать себе в этом отчета.

Не знаю.

На ней была моя рубашка.

Мешковатая, изношенная, с пузырями на локтях и полинялым истершимся воротом. Под рубашкой у Книги Песен не было ничего. То есть совершенно. Само собой, и лифчика. Это я попросил ее так одеваться. Расстегивая ей бюстгальтер, я ощущал себя преступником, даже святотатцем, покушающимся на сокровенное, и поэтому умолил ее пойти на уступку.

Книга Песен с обнаженным бюстом вселяла в меня чувство умиротворения. Я знал в совершенстве ее груди, их форму, цвет, размер, мягкость и вкус. Они не слишком большие, ее грудки, но у них совершенные очертания. Они, точно две чаши, всегда сохраняют форму — наклоняется она вперед или откидывается назад, встает или садится, — они остаются теми же.

Я в совершенстве изучил и все остальное тело Книги Песен. Она старательно ухаживает за волосами — не найдешь и волоска, забытого, торчащего в сторону, случайно выпавшего. Разделив свою шевелюру на пряди, она сворачивает каждую по отдельности, свивает, как лозу или круассан, и укладывает к корням Поэтому ни волоса у нее не выбивается из прически, и все растет в нужную сторону.

Белки ее глаз поразительной белизны.

Иногда они чуть отливают голубизной, точно глаза трехлетнего ребенка.

Мне знакомы моменты, когда лепестки ее ноздрей начинают трепетать, когда ее губы пунцовеют и набухают, увеличиваясь, а тонкие ключицы замирают, как будто дыхание прекращается вовсе.

Я знаю черный и гладкий островок ее лобка и все, что под ним.

Но я ничего не знаю о душе Книги Песен. Я совершенно незнаком с ней. Я даже не знаю собственную душу.

Возможно, и нет такой субстанции, как душа. Я не представляю, для чего она предназначена, какой цели служит, даже если у нас и есть эти самые пресловутые души. И вообще, мне кажется, что если собираешься поцеловать кого-то, то лучше сделать это губами, чем душой.

И я поцеловал Книгу Песен.

Приоткрыв щелочкой глаз во время поцелуя, я заметил, что «Генрих IV» устал от размышлений, водка привела его в размягченное состояние и он свернулся в клубок и захрапел.

— И-и-и-и, — всхрапывал он во сне по-лошадиному.

— Бе-е-е-е, — тянул «Генрих IV» по-козлиному.

— Ему снится, что он козел, — пояснила Книга Песен.

«Генрих IV» снова пробормотал нечто во сне, что я счел совершенно невозможным перевести. Тут уж и Книга Песен потерялась в догадках. Нет, действительно, даже самых пустячных предположений у нас не возникало, что это могло быть.

Над шестым этажом располагался седьмой.

Говорили, что там находится больница, школа и детский сад. Туда я еще не забирался, так что точнее сказать не могу, что именно там находилось.

Еще говорили, что и сама больница не совсем больница, и школа не похожа на обычную, и детский сад как бы не сад.