София Ларич - Черно-белая радуга

– Да! Офигительно важный праздник! Ох, девочки, все-то у вас с ног на голову! Мужика нет – страдаете, мужик есть – страдаете еще больше.

Маша не ответила, повернула голову к приближающейся к их столу официантке с тарелками в руках. Анна тоже повернулась и, увидев свой заказ, выпрямилась в кресле, принялась расчищать перед собой место для тарелки. Ей хотелось услышать причину приезда Маши, но не больше, чем хотелось есть.

– Я встретила в Париже своего бывшего однокурсника, – объявила, наконец, Маша, нехотя поворошив вилкой салат. – Так обрадовалась почему-то, что даже напилась с ним и пошла в отель. А потом одно за другим… В общем, я сказала Кристофу, что лечу в Москву повидаться с родителями.

– А в Москве выяснилось, что у твоего однокурсника жена и десять детей, – уверенно продолжил Миша.

– Примерно так.

– Так возвращайся к Кристофу, пока не поздно! Хотя… Зная тебя… Ты ему сказала, что все кончено навсегда, да? Как ты умеешь?

Маша наклонила голову, мазнула подбородком плечо. Ее молчание красноречиво подтверждало только что прозвучавшее предположение.

Тут до их столика долетел приветственный возглас, на который Миша живо повернулся и расплылся в улыбке: «О, это же Иванна!».

– Мишка, привет! Все таскаешься по модным ресторанам?

Миша встал, пожал руку невысокому парню с кудрявыми волосами, потом поприветствовал таким же образом приблизившихся двух других, одетых в не по сезону легкие и слишком итальянские, на вкус Анны, рубашки.

– Это Иван, – сказал Миша, повернувшись к столу.

– Анна.

– Очень приятно.

Маша протянула ладонь: «Привет, Ваня. Как дела?».

Затем Миша представил остальных, и те же слова были произнесены еще несколько раз. Анне процедура показалась нелепой калькой с голливудских эпизодов. Зачем нужны эти реверансы, если они даже разговаривать друг с другом не будут? В подтверждение ее мысли Миша отошел с парнями к бару, бросив: «Я на минутку».

– Он всегда такой учтивый? – поинтересовалась Анна, возвращаясь к еде.

– Да, правила хорошего тона соблюдает, – кивнула Маша. – Иванна его бывший близкий друг, а других я не помню. А Мишку знаешь, кстати, как называют? Микаэлла. Они когда-то всей своей компании имена такие придумали… Потом разругались, разошлись, а имена остались…

Звякнув льдом о стенки стакана, она отпила джин-тоника, и замолчала – вероятно, вернувшись к своим размышлениям.

Анне же молчание показалось слишком тяжелым, и она попыталась продолжить беседу: «А ты долго в Париже прожила?».

– Чуть больше года.

– Интересный город?

– Даже не знаю. Я как-то услышала, что привыкание к новому месту проходит по трем стадиям – в первый год тебе все нравится, полный восторг… Во второй ты все ненавидишь, а в третий начинаешь вести себя так же, как местные. Я вот на второй стадии увидела все по-новому – грязно, бюрократия страшнейшая, кругом одни арабы да туристы…

– Да, наверное, туристы Парижу этот романтичный флер и придумали, – предположила Анна. – За неделю в городе недостатков же не разглядишь. А тут такой язык еще. Кажется, что они только нежности говорят, ну или рассказывают что-то ужасно интересное.

Маша кивнула.

– Мне тоже так сначала казалось. А потом стала хорошо понимать, и вся романтика развеялась. Помню, я пошла как-то в магазин за едой, и там в проходе стояла очень красивая женщина, говорила по телефону. Она и одета была очень интересно. Платье, каблуки. Не вот тебе майка с джинсами, как большинство там ходит. А говорила она всего лишь о подсолнечном масле! Какая проза жизни…

Она опять замолчала, повернулась в задумчивости к окну.

От второй неловкой паузы Анну избавил вернувшийся к столу Миша – веселый и с бокалом коньяка в руке.

– Кому коньяк? Угостили, а я его ужасно не люблю.

– Давай мне, – вяло отозвалась Маша.

Миша уселся на свое место, наколол несколько салатных листьев на вилку и, едва прожевав, воскликнул:

– А поехали в «Мистери»?

– А что это? – спросила Анна.

– Голубой клуб. Я уже сто лет никуда не выбирался, надо бы взбодриться.

Маша покачала головой: «Я пас. Не сегодня, Мишка, извини. Да и вход там…».

– Анька, а ты?

– А сколько вход?

– Четыреста для девочек.

Анна недоверчиво качнула головой: «Однако».

– Поехали! Я за тебя заплачу! – взмолился Миша. – Хотя сначала, конечно, попытаемся выдать тебя за мальчика.

– Ну… давай, – нерешительно согласилась Анна.

У клуба – железной двери с нарисованным на ней флажком из шестицветной радуги – было людно и шумно. Мужчины и юноши, многие из которых выглядели оригинально даже в зимней одежде, переговаривались между собой и по телефонам и возбужденно приветствовали друг друга, касаясь щеками щек. Миша повернулся к Анне, критически оглядел ее.