Джеймс Олдридж - Герои пустынных горизонтов

Ашик хихикнул, кивнув головой.

— Видишь ли, старик, мы с этим Зейном посмотрели друг на друга и оба поняли, — продолжал Гордон. — Он понял, что я его не выдам… Ты скажешь, Ашик, что это — переплетение судеб?

— Конечно.

— Глупости! Просто мне было бы неприятно, чтобы убили человека, который так похож на меня. Ты посмотри на него. Если б я родился в семье нищего бахразца и мой интеллект был бы даром природы, а не плодом образования, — вот это и был бы я: Зейн-аль-Бахрази, несокрушимый догматик, борец за революцию города и деревни, мой духовный двойник.

Зейну явно не нравились эти шутки, но все же он был рад встрече с Гордоном. — Как видишь, — со вздохом сказал он Ашику, — мы старые знакомые, добрые старые знакомые.

И снова Ашик пришел в восторг, как будто все это было подстроено им нарочно, для забавы. Эту встречу все трое воспринимали как неожиданную причуду судьбы и топтались вокруг, не умея разобраться в ее хитросплетениях и поддразнивая друг друга ее сложностью. Только Смит оставался в стороне, теряясь перед этой тонкой игрой, основанной на пересечении разных жизненных путей. Гордон это видел и понимал, что все это недоступно Смиту как чересчур арабское, чересчур затейливое для его прямой и цельной натуры. Зато сам Гордон смаковал каждую новую ситуацию в этой игре, на которую мгновенно реагировал его деятельный мозг, привыкший вбирать все впечатления, чувства, действия, перемалывать их и вновь отдавать в виде взрывчатых излучений энергии.

— А ты поблагодарил ли Гордона за то, что он спас тебе жизнь? — спросил Ашик Зейна, продолжая игру. — Упал ли на колени, целовал ли край одежды английского благодетеля?

Бахразец засмеялся, и, хотя этому небольшому смуглому, внутренне подтянутому человеку было несвойственно буйное веселье, смех его звучал весело. — Моя любовь к жизни кончается вот здесь, — он провел рукой по шее. — Голову склонить я могу в знак благодарности, но не более того.

— Ай, ай! — воскликнул Ашик. — Заковать в цепи такого человека! — Но тут же он стукнул по своему креслу кулаком и стал серьезен. — А все-таки раз ты обязан Гордону жизнью, умей быть благодарным. Он тебя спас, и я требую, чтобы ты признал это.

— Что ж, признаю! — сказал бахразец, дотронувшись до своих тесно сжатых губ и крутого лба ради ублаготворения старика, желавшего, чтобы заслуги были оценены и добродетель вознаграждена. И тут же засмеялся снова. Гордон вторил ему.

— Ну и хорошо! — сказал Ашик, не обижаясь на их смех. — Теперь по крайней мере можно сказать, что вы — старые друзья, так что аллах все же восторжествовал и милосердие не пропало даром. А ты, Гордон, радуйся мысли, что совершил добро, пощадив жизнь простого рабочего, который тебе благодарен за это.

— Ты слеп, старый дурень! — вскричал Гордон. — Зейн только по обличью рабочий, на самом деле он столько смыслит в машинах, сколько и я, если не меньше. Слушай! Этот человек утверждал тогда, будто он — не то монтер, не то механик, что-то в этом роде, и я пошел с ним в механическую мастерскую, чтобы проверить, правда ли это. Вот было смеху! Головой он все знал и понимал, но механизмы отказывались повиноваться его рукам. Было совершенно ясно, что он и машины находятся в непримиримой вражде друг с другом. Он механик, но механик совсем особого рода; его специальность — чувства и мысли его собратьев. Посмотри, на вид это совсем обыкновенный человек, но тем он опаснее. Вся его сила в голове, а не в руках, точно так же, как и у меня. Это и делает его опасным. Он — политический механик, механик революции.

— Ну что ж, ты занят тем, что устраиваешь восстание в пустыне, — возразил Ашик, — а он делает то же в Бахразе. Теперь вы встретились, и оказывается, что вы старые друзья. Так свези его к Хамиду — и все в порядке.

Гордон покачал головой и повернулся к Зейну: — А чего тебе, собственно, нужно в пустыне? Что ты можешь сказать кочевникам о свободе?

— Ничего, — ответил Зейн все с той же непоколебимой выдержкой, хотя слова Гордона и задели его. — Мне нужно поговорить с Хамидом.

— О чем? Какие могут быть разговоры у механика с феодальным властителем?

— Мы оба арабы. Этого достаточно.

— Этого недостаточно. — Гордон отошел от него. — Тебе известно, как мы относимся к твоему учению.

— Мне неизвестно, как к нему относится Хамид.

— Хамид относится так, как отношусь я! — объявил Гордон.

Зейн пожал плечами, и на мгновение эти два небольших человека стали друг против друга, точно противники на поединке.