Джеймс Олдридж - Герои пустынных горизонтов

— Свобода… — начал было Гордон, но, видно, судьба была против него, так как прямо над ними вдруг появился самолет. Он летел низко, с угрожающим резким стрекотом мотора. Шатер затрясся, два верблюда, стреноженные неподалеку, разорвали путы и в страхе понеслись по кочевью.

— Не только верблюды испугались, — язвительно бросил Гордон Ва-улу, вместе с ним выбегая из шатра.

Все кочевники высыпали из своих палаток и смотрели в небо с тем предощущением беды, которое обычно бывает у тяжелобольного. Гордона беспокоила мысль о Смите, потому что броневик стоял меньше чем в миле от кочевья, а бахразский самолет, сделав круг, уже возвращался вторым заходом. Следя за ним глазами, Гордон утешал себя мыслью о всегдашней обстоятельности Смита и о его материнской любви к машинам: уж наверно, Смит позаботился хорошо замаскировать броневик и отвести его под укрытие.

Самолет с грохотом и ревом снова пронесся над кочевьем, но он уже набирал высоту и вскоре улетел совсем. Ва-ул заметил зловеще: «Похоже на гоготанье помешанного. Давай-ка, Талиб, уберемся подальше. А то мы слишком близко от мерзкой пасти, из которой это гоготанье несется».

Они и в самом деле были совсем близко от аэродрома — всего миль двадцать отделяли его от этой драгоценной полоски земли, покрытой зеленой зимней травой. Предупреждение есть предупреждение, и Талиб приказал, чтобы люди племени сворачивали шатры и готовились ночью сняться с места. Прервав на мгновение гневную тираду, обращенную к небу (и касавшуюся не только неба, но и той чудовищной силы, которая им угрожала), он оглянулся на Гордона и сказал с жаром:

— Вот он, враг! — Он поднял свой черный подбородок и заскрежетал зелеными стариковскими зубами. — Две тысячи фунтов, Гордон, — и я с радостью сделаю один то, о чем ты просишь. А доверять мне не следует, друг, Я слишком нуждаюсь в деньгах. Но тебя я люблю, как брата, а потому прощай, прощай, прощай! Во имя аллаха, прощай.

Пришлось выбирать из двух зол одно: Талиб или бахразские самолеты, — и вот, решив, что Талиб все-таки менее опасен, Гордон лежал теперь в тени навеса, хитроумно устроенного Смитом, и ждал, когда наступит ночь и можно будет ехать. Он делал отчаянные попытки заснуть, но, несмотря на разведенный огонь, под навесом было холодно и сыро, а кроме того, Бекр, Минка и маленький Нури громко распевали любовные газеллы и песни погонщиков верблюдов… Особенно много двустиший на тему о верблюде знал маленький Нури; в конце концов Гордон невольно стал прислушиваться к его тягучему, слегка гнусавому голосу. Одна песня представляла собой диалог между царем и верблюдом. Царь, обращаясь к благородному животному с раздвоенной нижней губой, спрашивает, не хочет ли оно поменяться с ним местами и стать царем, на что верблюд отвечает: «Нет. Ибо верблюду можно обойтись без царя, но царю (царю пустыни) обойтись без верблюда нельзя». Буквально это звучало так: «Ибо я могу нести на себе царя, а царь меня нести не может». Поскольку песня была сложена во славу верблюда, она на том и кончалась; однако тут Гордон высунул голову и предложил собственный вариант конца: «Тогда царь зарезал верблюда и съел, а потом сказал ему, похлопывая себя по набитому брюху: „Вот теперь я несу тебя, а попробуй-ка ты меня нести“».

Маленький Нури, друг верблюдов, захлопал в ладоши и залился таким радостным смехом, что Гордону даже стало досадно, почему нет здесь Али, который мог бы разделить его веселье, — не то что Смит, отлично понявший шутку, однако едва улыбнувшийся ей. Гордон уже хотел вслух пожаловаться на это, как вдруг перед навесом остановился верблюд, на котором сидел Ва-ул, джаммарский поэт. Спешившись, он подсел к огню и стал не без злорадства рассказывать Гордону, будто бы в пустыне объявился еще англичанин, который ищет дорогу к Талибу — должно быть, хочет подкупом или угрозой втравить его-в какой-нибудь заговор против восстания. Англичанин этот не один, с ним какой-то бахразский чиновник.

— А где они сейчас? — спросил Гордон. — Найдут они Талиба?

Ва-ул многозначительно хмыкнул: — Может, и не найдут.

Но Гордон осадил его: — С бахразцем делайте что хотите, но англичанина не трогайте. Если он попадется вам, отвезите его на один из участков нефтепровода или на какой-нибудь бахразский сторожевой пост. Только не вздумайте убивать его.

— А почему бы и нет? — вмешался Бекр, у которого уже чесались руки.

— Мы не воюем с англичанами, — сказал Гордон, — и не хотим с ними воевать. Англичане только и ждут повода вмешаться в дела пустыни, а сейчас не время им такой повод давать.