Джеймс Олдридж - Герои пустынных горизонтов

Она откликнулась не сразу. — Ты думаешь? — сказала она. Потом они оба еще помолчали, и наконец она выговорила чужим, приглушенным голосом: — Хорошо. Тогда уходи: Только ради бога уходи скорее. — Она стала толкать его, яростно пытаясь открыть дверь, которую держала его огрубелая рука. Она толкала все сильней, задыхаясь, чуть не плача от злости. — Так уходи же, уходи!

Его и удивила и огорчила эта неистовая и непонятная для него вспышка. Он нерешительно отворил дверь.

— Что это ты? — пробормотал он.

Он вышел на площадку, но медлил затворить за собой дверь, словно это значило поставить точку на чем-то.

— Может быть, поедешь со мной в Лондон? — начал он, с усилием выговаривая слова.

— Нет, нет, — раздраженно перебила она. И тут же снова надвинулась на него, повторяя настойчивым полушепотом: — Зачем только ты приехал? Уходи. Я больше не хочу тебя видеть.

Он помедлил еще немного, но столько вызывающего и в то же время грозного презрения было в ней в эту минуту, что он бежал, убоясь ее гнева, ее обиды, ее страстной тоски.

Гордон решил довериться Везуби, и это положило конец его обособленному существованию. Но, отдавая себя в руки Везуби, он проявил немалую долю требовательности.

— Забудьте пока о своем социализме, Везуби, — сказал он ему нетерпеливо. — Вы хотели заняться моим политическим воспитанием — вот и займитесь.

— Отлично. Но что у вас на уме, Гордон? Вы взяли на себя какую-то миссию? Хотите добиться чего-нибудь определенного? Может быть, распутать этот ужасный аравийский клубок, который сейчас запутался еще больше: ведь мы недавно послали несколько бомбардировщиков, чтобы разогнать скопище каких-то бродяг близ нашего нефтепровода. Когда только мы поумнеем! Вы, верно, хотите вправить нам немного мозги насчет кочевой Аравии?

— Нет, нет! Дело касается только меня. Аравию оставьте в покое. Этот вопрос я буду решать для себя сам.

— Но как?

— Пока еще не знаю. А вы делайте то, о чем я вас прошу. И если я увижу, что вы правы, — значит, я с вами. А если увижу, что правы не вы, а ваши противники — кто бы они ни были, — значит я с ними против вас.

— Ну, ну, зачем сразу так резко ставить вопрос, — добродушно укорил его Везуби. — Прежде всего у нас есть только двое противников, о которых можно говорить всерьез: консерваторы и коммунисты. Мы, социал-демократы, занимаем разумную середину между ними. Вот вам первый урок.

— Жестокий опыт научил меня, что только крайности бывают разумны, — мрачно возразил Гордон. — Я не любитель аристотелевой середины. Предпочитаю крайности! Но сейчас у меня нет никаких предвзятых мнений. Все будет зависеть от вас…

Везуби, польщенный и довольный, не стал терять времени. Прежде всего он повел Гордона на Грэйс-Инн-род, где помещалась редакция его газеты, затертая среди бесчисленных адвокатских контор. Его покойный дядя был юристом и когда-то занимал здесь целый этаж. В трех пыльных, заваленных папками и картотеками комнатах этого этажа Везуби вершил политические дела; отсюда он распространял свое влияние, отсюда звучал его внушительный голос, и новоявленный ученик его должен был отныне смотреть на эти комнаты как на свою штаб-квартиру. Тем самым Гордон как бы приобщался к этому миру, где, казалось, еще господствовал в полной мере нетленный дух законников викторианской поры.

— Прежде всего, — поучал его Везуби, — нужно встречаться с людьми. Страной правят не теории, а люди. Я знаком со всеми людьми, кто правит Англией, и с друзьями и с врагами, ведь я в силу своего положения — как бы стержень, находящийся в центре всего. Со мной считаются люди всех оттенков политических и социальных взглядов, а потому, куда бы я ни привел вас, вы везде произведете сенсацию. За вас станут драться, Гордон, а я буду стоять в сторонке и смотреть. Очень любопытно будет наблюдать ваш дебют и видеть, что произойдет, когда вы расправите крылья.

Для его дебюта была выбрана роль эксцентричного героя, нового Лоуренса, который, уклоняясь от заслуженной славы, исколесил всю страну на мотоцикле. Тут не было обмана. Гордон сохранил незыблемыми свои «причуды» и на политическую сцену вышел со всем презрением и дерзким хладнокровием человека, который не верит в то, что делает, и в любую минуту будет рад вновь исчезнуть во мраке безвестности. Везуби считал, что лучше не придумаешь, и свою новую статью о Гордоне озаглавил: «Вдохновенный индивидуализм». Это тот вид индивидуализма, писал Везуби, который по плечу лишь человеку с недюжинной душой и с недюжинным интеллектом, простому в своем величии героя. Гений Гордона, по его словам, нашел себе наконец достойное поприще.