Елена Сазанович - Гайдебуровский старик

Я достал камуфляж Старика, которого сыграл когда-то в пьесе Горького величайший артист со сложной фамилией Гайдебуров. Стряхнул с него пыль.

– Вот, пожалуйста, примерьте, – я, не дав одуматься следователю, ловко натянул на его стриженую голову седой парик, приклеил усы, бороду, брови. И повел к зеркалу. Он, словно околдованный моими действиями и словами, покорно пошел за мной.

В зеркале отражались два совершенно одинаковых человека. Старых, очень старых человека. Одинакового роста, телосложения, с одинаковыми лицами. Разве что он не сутулился. Но это такая мелочь. Стоит лишь пригнуть плечи. Он добровольно сгорбился сам. Вот и все.

Я почему-то уже знал, что он скажет. Он так и сказал. С неким то ли лакейским, то ли швейцарским акцентом.

– Извините, любезный Аристарх Модестович. Я действительно вас уважаю, и питаю самые лучшие чувства. И первый подписался на сооружение вашего памятника при жизни. При вашей вечной жизни. Вы богатый человек. Очень богатый. И вам ничего не стоит… Знаете, я бы никогда не попросил, но вы… У вас можно просить некоторую сумму. Есть люди, у которых можно просить. Вы не просто милосердны, вы очень мудры. У мудрых просить не стыдно…

Я протянул ему чашку чая. Он выпил залпом. Он всегда был голоден. Как когда-то и я.

Мне очень хотелось дать ему денег. У меня их было много. Но у меня не было одного.

И я ему грубо ответил. Как ростовщик. Как процентщик. Как старуха из «Преступления и наказания». Как гайдебуровский старик. Я ему очень, очень грубо ответил.

Он покачнулся. В глазах – туман и безнадежность. В губах горечь и отчаяние. Ему было лень жить. Но ему было и лень умирать. Разве этого мало?

Я резанул по руке и кровью испачкал глобус. Эту неудачную имитацию земного шара. Впрочем, он утопал в крови не один раз. И не один раз еще утонет. Кровь растеклась и по моим седым волосам. Я упал на пол. Я понял механизм передачи. Я понял философию жизни. Я понял всех, кто живет.

Я понял, что можно жить, взлетая на бешеных лошадях к звездам. Которые прячутся за облаками, потому что от нас тоже устали и нам не поверили. Я понял, что можно жить, целуя губы единственной женщины. Которая от нас тоже устанет и не поверит, даже если не бросит. Я понял, что можно жить, распахивая окно. Даже если его распахнуть невозможно, потому что оно забито гвоздями. А за окном – все равно небо в голубях, свобода или мечта о ней. Цыганская кибитка с лошадьми, чтобы побыстрее умчаться от этой мечты. Счастье или погоня за ним. И всегда риск. Потому что никогда ничего не догнать. Мы не догоним. Во всяком случае, здесь…

А где-то в толпе бродил гайдебуровский старик. Его видел каждый из нас. Но он исчезал на наших глазах так незаметно, так легко, неуловимо, что каждый про него мгновенно забывал. Словно его никогда и не было. И никогда не будет. А был ли старик? Был, точно был! И он есть. Ей-богу, есть…Ведь мы реалисты…