Следователь был, похоже, очень недоволен жизнью. И мне это что-то напомнило, то ли это меня взволновало, я и сам пока не мог понять, что и почему.
– Ну, коль вы так неудовлетворенны своим делом, вы можете поменять профессию, – попытался я его наставить на путь истинный.
– Ох, любезный, как вы, похоже, далеки от жизни, – вздохнул глубоко следователь, – так сказать от нашего мрачного бытия. В четырех стенах нашей грешной жизни не познаешь, среди одних вещей людей не увидишь. Вот и завидую я вам, любезный. Благородную профессию я всегда мечтал иметь. Наиблагороднейшую! А что может быть благороднее, чем очищать мир от грязи? Ан, нет! Оказалось не все так просто и верно. Нет теперь благородных профессий. И язык не повернется утверждать, что милиция, ученые, писатели, политики, да мало ли кто теперь занимаются уважаемым делом. Да что они! И про врачей, этих полубогов, теперь не всегда доброе слово замолвишь, разве я не прав? И что поменяется, если я поменяю? Конечно, образование теперь не столь нужно. Могу сам стать запросто и писателем, и политиком, да хоть врачом и ученым, все одно! Могу даже быть директором атомной станции! А могу президентом! Но грязь, мусор, все равно останется! Не разгребешь! Поскольку не видим он, не осязаем. Куда ни иди, все одно. Но разве что в дворники – здесь все понятно. И мусор виден, и грязь. Вставай поутру, и знай махать себе метлой. Может, передам я вам, от всего своего чистого сердца вашему чистому сердцу. Может, дворники сегодня и есть самая наиблагороднейшая профессия. И им одним стоит поклоняться. Потому как они одни чистоту могут подарить. В чистом виде. И одна эта чистота и есть реальность. Остальное грязь. И дворники, эти боги, перед ней тоже бессильны. И стоит об этом подумать.
Может он и прав? Я тоже когда-то думал, что моя профессия – философия. Оказалось иначе. Но ему сказал совсем другое.
– Ну, уж так прямо в дворники. Вы, сразу видно, невооруженным глазом, человек на своем месте.
– А разве есть свое место? Тут не свое место найти важно. А не проворонить чужое. Скажу я вам, вот так на духу. Все что можно проворонил, потому как не наглый я, не нахал. А это не в почете. Вот теперь в однокомнатной квартирке с семьей и прозябаю. И то, слава богу. Вот говорят, если бог закрывает перед твоим носом двери, то открывает окно. А я так думаю, открывает только для того, чтобы ты потом все равно с него выпрыгнул.
– Напрасно вы так. Ведь кроме профессии, денег остается семья. Семья и есть ваше окно, или свет в окошке. Зачем выпрыгивать? Любовь ни профессией, ни деньгами не измеришь.
– Ох, наивный вы человек, Аристарх Модестович. Хоть и годков вам не мало. И пожили на свете долго. Да откуда вам знать? Коль семья ваша – вот она, – следователь жестом руки обвел комнату. – И платить ей не надо. Потому как она платит. И работа непыльная, продаваться не надо. Потому как вы продаете. А вот вы знаете. Ох, ничегошеньки вы не знаете. И понятия не имеете, хоть, по сути, поди, философ. О жизни только абстрактные вещи знаете. Может, даже о смысле ее понимаете. А вот суть, каждодневный смысл так и не поняли. Потому как смысла и нет. Какой может быть смысл, когда четыре стены, кран протекает, за окном пень от березы, жена все время ворчит, что не расплатился за холодильник. С утра шаркает тапочками и то плачет, то ноет. А по вечерам пульт телевизора отбирает, чтобы футбол не смотрел. И развестись давно хочу, но сил нету. И уйти мечтаю, да сам себе не свободен. У самого табу. Куда одному-то деться? Какая тут любовь. И слова такого уже не припомню. Вернее его значения. Даже смешно подумать, что стишата ей писал. Уж какие стихи! Любовь – это роскошь, любезный. Может, даже привилегия. Может, даже на право любить скоро мандат будут выписывать. И в парламенте законность ее утверждать.
Вот и квартальная премия срывается, потому, как не отыскал афериста. А я в душе, может, и жалею его. И за него болею. Он хоть что-то понял. И даже если сорвется. То все равно пробовал хоть смысл этот глубинный, каждодневный понять. Он и в английском костюме ходил. Потому как в этом он был сам. Дыры в кармане, а костюм в клетку, дорогущий, фирменный. Мол, я тоже человек не простой, с достоинством. И свободный я. И премии квартальной не вымаливаю, а сам в любой момент себе ее выпишу. И не бродяга я, а эстет. И не нищий я, а мыслитель. Даже если за душой ни шиша. И если к вам попаду, то не в лохмотьях. И руки мои дрожать не будут, и голос. В таком прикиде ничего не дрожит. Да и вы ко мне с почтением отнесетесь. Разве можно иначе в таком костюме?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу