Марина Саввиных - «ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.

— Неужели я такой дурак, — презрительно говорил он, поглаживая сосок Мата Хари, — чтобы позволить какому-то третьеразрядному ЦРУ-шнику, сосланному в Молдавию за пьянство, задержать самого великого в мире террориста?! Нет, конечно, Танасе не дурак. Танасе еще всем покажет!

Тайком от подчиненных Константин даже принес в свой кабинет охапку западных газет, которые покупал в каждой командировке. «Ле Монд», «Геральд Трибьюн», «Лос Анжелес», «Нью-Йорк Таймс». На первую полосу каждой газеты Танасе наклеил свою увеличенную фотографию, и подолгу смотрел на себя. Задумчиво, чуть нежно и печально.

— Ну-ну, — улыбнулся директор СИБ, и прибавил диктофону громкости. — Что ты там рассказал, Петреску?

Запись пошла.

«А там и до премьер-министра недалеко. А там — и до президента…»

Танасе вскочил, благоговейно сжал руки, и встал на колени. Есть! Покушение! Не забыть записать в блокнот!

«У меня был любовник… какая-то шишка. Тоже, кажется, из полиции. Или военный. Не уточняла».

Быстро записать, спешил Танасе, — террористы заводили знакомства в высших кругах власти.

«Я его бросила… стал называть меня молочной кукурузой, — представляешь?!.. хотел, чтобы я стала его женой, или, в крайнем случае, официальной любовницей… неинтересно…».

Константин сжал зубы, и стал раздирать себе грудь. Наталья. Наталья. Наталья. Опустив потный лоб седой головы на край стола, директор Службы информации и безопасности заплакал. Диктофон доигрывал кассету.

«Скажи… что я твоя шлюха… скажи… твоя шлюха… свинья… жалко, ты не негр… мечтаю всю жизнь встретиться с негром… трахнуться с ним… большие, черные… толстые… толстые!»

— Как кукурузный початок, — всхлипнул Танасе, — толстые, как кукурузный початок, толстые… О, Наталья…

«Как у тебя… шлюха… б…дь… да… да… называй так… о».

Короткий всасывающий звук. После этого пленка кончилась. Танасе, пошатываясь, встал (пришлось опереться о край стола) и, не видя перед собой ничего, подошел к сейфу, откуда вытащил служебный пистолет.

— Стреляться будет! — вскочил со стула молоденький стажер. — Бежим в кабинет!

— Сидеть! — скомандовал майор Эдуард, и, достав из под расшатанного стола бутылку водки, начал неспешно откручивать пробку. — Успеется.

— Да он же сейчас застрелится! — едва не закричал стажер.

— Молодой ты еще, — сочувственно заметил Эдуард, и разлил. — А теперь пей. Это приказ, стажер. Пей!

Выпили. Помолчали. Стажер, выдохнув после паузы (атмосфера в кабинете наполнилась благоуханием дешевой подпольной водки, к тому же еще и теплой) заморгал. На глазах у него выступили слезы.

— Не плачь, девчонка, — улыбнулся Эдуард, и снова налил.

— Я, мне, — язык у юнца начал заплетаться после первых же ста граммов (нет, отметил Эдуард, не выдержан еще, не наш еще человек), — я знаю, почему мы сидим здесь, пока господин Танасе вот — вот застрелится!

— Ну, и? — поднял левую бровь Эдуард. — Какие соображения?

— Вы хотите, чтобы он застрелился, потом умер, и освободил место директора нашей Службы. Я вас раскусил!

— Застрелился, и потом умер… — задумчиво кивнул Эдуард. — Что ж, стажер, логично. Прямо скажу, дедуктивное мышление у тебя развито.

— Да, — неожиданно для себя опрокинул второй стакан стажер, — меня в Академии за логику хвалят. И вообще… По философии десять баллов в прошлую сессию получил.

— Что ж, — разлил Эдуард по новой, — за философию надо выпить…

Выпили. Снова помолчали. На сером экране в углу кабинета директор СИБа пристально смотрел в дуло пистолета.

— Ну, с Богом, — шумно выдохнул Эдуард, и допил остатки водки.

— Что-то мне не по себе, — глядел мутными глазами на экран стажер, — жарковато у вас.

— Вот сейчас, — ласково сказал Эдуард, — и прогуляешься по свежему воздуху.

— Следить за кем-то надо?

— Нет. За водкой сходишь.

— Ой, я столько пить не могу.

— Во-первых, стажер, тебя никто о количестве водки, которую ты можешь выпить, не спрашивает. Во-вторых, принесешь ты ее мне. После чего свой рабочий день можешь считать оконченным.

— А как же господин Танасе?

— Сколько мы с тобой здесь сидим?

— Двадцать минут пятьдесят две секунды. Пятьдесят три уже. Пятьдесят четыре…

— Умница. Дотошный. Сразу видно, наш человек. Только вот напрягаешься зря. Стреляться он не будет. Посидит с пистолетом, да обратно положит.

— Точно? — с надеждой взглянул на него стажер.

— Конечно, — успокоил его Эдуард, — я ведь начальника своего хорошо изучил. И ты, когда на службу возьмем, меня хорошо изучишь. На том и стоим.