Марина Саввиных - «ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.

— Ты не такая.

— Нет, конечно, — Наталья чуть помотала головой, дым у лица рассеялся, и она ему подмигнула — и ты уже должен был это понять.

— Твой принцип, — Петреску важничал, — называть вещи своими именами.

Наталья кивнула. Потушила сигарету и потянулась. Встала: майка на узких плечах, живот виден, старые джинсы.

— В…и меня.

Петреску решил, что перед ним — греческое божество, случайно попавшее в его век. Мантисса. Первое впечатление было у лейтенанта — уж она-то из буржуа. Из вырвавшихся из под родительской опеки буржуа, сорвавшихся с катушек от нежданной свободы. Вы бы тоже сорвались: ждать-то приходиться по 18–20 лет. На самом деле, буржуа она была куда меньшим, чем Петреску. Конечно, она тоже была молода, она тоже читала Лимонова, и Буковски, и ей нравилось; правда, нравилось и ему, но она не считала это протестом. Она могла наплевать на что угодно, а он — нет. Она оказалась куда сладострастнее и раскованнее.

— Здравствуйте, Дан.

Сотрудник Службы информации и безопасности Молдовы, майор Эдуард прошел в кабинет, и огляделся, не снимая темных очков.

Рабочее место Дана представляло собой небольшую прокуренную комнатушку пять на семь метров. Белые некогда занавески почернели, и на их грязном фоне еле проглядывало очертание какого-то лица. Эдуарду даже пришлось приподнять очки, чтобы убедиться: силуэт действительно есть, это не оптический обман. На подоконнике, отчаянно, как умирающий, разбросав желтые листья в стороны, засыхал фикус. Старая машинка, — «Ятрань», автоматически подметил Эдуард, — издавала нервные звуки, и каретка, несмотря на то, что Дан перестал печатать, то и дело улетала куда-то влево. Лента на машинке была затертой. Два стола, три стула, на одном из, покачиваясь, расположился Балан. Эдуард брезгливо приподнял плащ, и спросил:

— А что это у вас за занавески такие? С портретами…

— Это не портреты, — засмеялся Балан, — да и не занавески. Это саваны, которые нам загнал несколько лет назад какой-то чудак. Он, понимаете, саванов накупил, думал торговлей заняться. А дело не пошло. Ну, мы с ребятами купили пару штук, и повесили их вместо занавесок. А портрет — это лик Христов, который на саване намалеван был. Продавец, конечно, товар постирал, но силуэт остался. Когда темно, и с улицы фонарь светит, лик особенно хорошо виден, доложу я вам.

— Жутковато, — вздрогнул Эдуард, — должно быть, у вас по вечерам…

— Да и по утрам не лучше бывает, — весело согласился Дан, и лихо открыл бутылку пива о край стола (теперь Эдуард понял, отчего край стола такой зазубренный) — как-то я прямо тут ночевать остался, и прикрылся занавеской, пардон, саваном, как одеялом. Спал на столе, руки на груди сложил. Уборщица, когда утром зашла, в обморок упала.

— Весело, — поддержал звучное ржание Дана кривой улыбкой Эдуард.

— Еще бы, — благодушно кивнул Дан, — пива не хотите?

— Нет. Предпочитаю, знаете ли, хорошее вино.

— Бросьте, — глаза Дана заблестели, — вы же не из здешних, откуда вам знать толк в хорошем вине?

— Я как раз из, — оскорбился Эдуард, — как вы изволили выразиться, здешних.

— А имя у вас какое-то странное, — подозрительно щурился Балан, — не молдавское, как будто.

— Эдуардами, да будет вам известно, — приосанился невысокий майор госбезопасности, — часто называли английских королей.

— Присаживайтесь, ваше величество!

Довольный собой Балан снова заржал, и Эдуард, брезгливо вытерев стул носовым платком, уселся. Спину он держал очень ровно, в отличие от журналиста, согнувшегося в три погибели. Это педанта Эдуарда не могло оставить равнодушным.

— У вас будет сколиоз, если вы сохраните такую осанку, — сообщил он Балану.

— Сколи… Что? — удивился Дан, согнувшись еще больше обычного.

— Сколиоз. Искривление позвоночника, — терпеливо объяснил Эдуард.

— Главное, — глянул Дан красными глазами на собеседника, — чтобы душа была прямая.

— Ну, этим вы похвастаться, — мягко улыбнулся Эдуард, — как я знаю, вряд ли можете.

— Как и вы, — парировал Дан, и грубо спросил, — зачем пришли?

Эдуард прокашлялся, и полез в карман за платочком, чтобы приложить к губам, как вспомнил, что протирал платком стул. Придется так, подумал он раздраженно, и хмыкнул.

— Судя по прелюдии, — заинтересованно сказал Дан, — хотите предложить что-то интересное…

— Куда уж интереснее, — согласно кивнул Эдуард, и снова закашлялся. — Дайте воды.

— Нет воды. Возьмите вот пива.