Салман Рушди - Земля под ее ногами

— Тебе надо переименовать это здание, — сказала она, — из уважения тебе следует назвать его в честь какого-нибудь другого гребаного бога. Может быть, Морфея, бога сновидений.

Я подыгрываю ей: как насчет Метаморфея, бога превращений. Дальше пошло-поехало. Дело дошло до Эндоморфея и Эктоморфея, богов-близнецов разных типов телосложения. Уолдорфея Асторфея [306] Игра слов: «Уолдорф-Астория» (в Нью-Йорке) — роскошный и самый знаменитый в США отель. , бога отелей. Моторфея, бога байкеров, и Ханса Касторфея, чудесного альпиниста.

Ее поразил поклоняющийся смерти Мехико, и она хочет поговорить о богах.

— По сравнению с их божествами, — говорит она, — Аполлон — это просто театр, Посейдон — приключение, а Гермес — лишь гребаный шелковый шарф [307] Игра слов: «Гермес» — знаменитый парижский Дом моды, славится, в частности, своими шарфами и платками. .

Она вдруг замолкает, глядя на меня. Вина не часто о чем-либо просит, но я вижу, что сейчас ей необходимо, чтобы я подхватил эстафетную палочку. Она не хочет, чтобы я заставлял ее смотреть правде в глаза. Молча она молит меня о сострадании, даже о милосердии.

— Невероятная жестокость для богов — обычное дело, — с готовностью начинаю импровизировать я. — Насилие, убийство, страшная месть. Ты приходишь к ним с распростертыми объятиями — но тебя ждут объятия смерти. Древние боги — индуистские, скандинавские, греческие — не давали смертным никаких законов, требуя от них лишь поклонения. «Благоговение, — говорит обожествленный Геракл Филоктету в пьесе Софокла, — это то, на что очень хорошо клюют олимпийцы». На первый взгляд, это гораздо лучше, чем пришедшие им на смену ребята: никаких проповедей на горе, никаких исламских наставлений, — но берегись, это западня. Чтить богов — значит страшиться их гнева и, следовательно, постоянно стремиться умилостивить их. Природные катаклизмы — доказательство недовольства богов, потому что этот мир — наша вина. Отсюда — постоянное искупление греха. Отсюда — человеческие жертвоприношения и тому подобное.

— Вот это мне в тебе и нравится, — говорит с сарказмом Вина, пряча за этим облегчение и благодарность. — Стоит тебя завести — и потом полчаса не остановишь, а девушка за это время может немножко отвлечься и отдохнуть.

Именно в этот момент я упоминаю о землетрясениях.

Что вовсе не удивительно, учитывая, что мы находимся в знаменитой своими землетрясениями Мексике, не говоря уж о теме самого известного альбома «VTO» и недавних предупреждениях Ормуса Камы о приближающемся Апокалипсисе. Я не суеверный человек, и, надеюсь, читатель уже понял, что и не верующий. Я не думаю, что, говоря о землетрясениях, я призвал на наши головы гнев богов. Но прошу все же принять к сведению тот факт, что я говорил об этом.

К тому же, если быть более точным: не на свою голову. На Винину.

— Землетрясения, — продолжаю я, — всегда заставляли людей задабривать богов. После великого лиссабонского землетрясения 1 ноября 1755 года — катастрофы, в которой Вольтер усмотрел неопровержимый аргумент в пользу трагического видения жизни и против оптимизма Лейбница, — местные жители решили, что необходимо искупительное аутодафе. Был повешен известный философ Панглосс [308] Панглосс — персонаж философской повести Вольтера «Кандид. или Оптимизм» (1759), философствующий глупец, проповедник теории оптимизма и гармонии, учитель Кандида. (одобренный большинством граждан костер не хотел разгораться). Его сподвижника, герра Кандида Тундер-тен-тронка (его имя, похожее на заклинание, само по себе могло бы вызывать землетрясения там, где их никогда раньше не было), долго секли розгами по окровавленным ягодицам. Сразу после этого аутодафе произошло еще одно сильное землетрясение, мгновенно разрушившее уцелевшую в первой катастрофе часть города. В этом-то и состоит проблема с человеческими жертвоприношениями, — они как героин для богов. К этому очень легко пристраститься. И кто спасет нас от божеств с такими вредными привычками?

— Так, значит, теперь бог — наркоман, — говорит Вина.

— Боги, — поправляю ее я. — Монотеизм достал, как любой деспотизм. Человеческий род от природы демократичен и склонен к политеизму, за исключением той эволюционной элиты, которая окончательно избавилась от потребности в божественном. Человеку инстинктивно хочется, чтобы богов было много, потому что он — Один.

— А как же все эти истории, — говорит она повеселев. Она теперь просто валяет дурака, болтает, отвлекаясь от своих проблем. Мне снова удалось вызвать слабую улыбку на ее лице. — Как же насчет историй? — повторяет она. — Неужели такой заклятый язычник, как ты, не находит удовольствия даже в них?