Петр Гладилин - Платоническое сотрясение мозга

— А что-нибудь конкретное ты умеешь делать? У тебя есть профессия?

— Нет.

— Когда-нибудь была?

— Никогда не было.

— А на что ты живешь?

— Что бог пошлет.

— Пока ты ждал меня, я перерыла вверх дном всю твою квартиру.

— Что-нибудь интересное нашла?

— Я знаю одно — деньги у тебя водятся. Откуда они у тебя?

— Я счастливый человек.

— И тебе за это деньги платят, за то, что ты счастливый человек?

— Заплатили единовременно.

— Кто?

— Небеса!

— За что?

— Я воплотил в своей жизни самую заветную мечту человечества. Как только человек появился на этой планете, он мечтал только об одном: чтобы все его оставили в покое. Мне заплатили за то, что я никому не нужен.

— Ты нужен мне.

— Нет.

— Если я уйду, ты по мне скучать не будешь?

— Не буду.

— Значит, ты меня не любишь.

— Не люблю, — сказал я.

— Сейчас встану и уйду! — сказала она.

— Скатертью дорога.

— У тебя нет души.

— Есть у меня душа. Но я не позволяю другим манипулировать моей сентиментальностью. В кино, когда я чувствую, что меня хотят нарочно довести до слез, я ухожу из зала. Да, я сентиментален! Пусть сделают так, чтобы я заплакал незаметно для самого себя. Не надо грубо играть на моих чувствах.

Саша не ответила. Она принялась за салат, а я выпил минеральной воды.

— Если я не стану актрисой, я умру, — еще раз повторила она.

— Перед смертью не едят с таким аппетитом.

— Умру тебе назло, — сказала она и проглотила маслину.

— Кстати, она тебя заметила.

— Кто?

— N.

— Я подойду к ней. Я хочу познакомиться.

— Иди.

— Нет, страшно.

Я посмотрел за окно: серебряная крошка летела мимо фонарного света и блестела. В ресторан вошел человек лет пятидесяти пяти, с прекрасной осанкой, седой как лунь. Он сел за стойку и закурил. Играла музыка, Мессалина что-то говорила мне о Мольере и Пиранделло, но я ее уже не слышал; за окном топталась и громко дышала зима. Лунь за стойкой опрокинул стопку коньяку, актриса достала из сумочки маленькую книжку, положила ее на стол и накрыла сверху ладонью, как будто клялась на Библии, потом открыла и стал читать вслух своему приятелю. Тот что-то писал на салфетке и улыбался.

— Ты эгоист. Зачем ты живешь, задумывался когда-нибудь об этом всерьез?

— Только ради своего маленького личного счастья.

— И тебе не страшно?

— Жизнь одного счастливого человека есть оправдание существования одного миллиона несчастных. Потому что если на миллион нет ни одного счастливого, тогда человечество — полная неудача, полный провал, это законченный абсурд. Это кажется, что я живу только для себя. На самом деле я каждый день совершаю подвиг. Я пожертвовал собой ради миллионов и миллионов обреченных на серую и беспросветную жизнь. Я принес себя в жертву. Мой долг быть счастливым.

— Допустим, — сказала Саша. — Но, для того чтобы ты стал по-настоящему счастливым, тебе нужна женщина, такая, как я.

— Я тебя четвертую.

— За что?

Если я не смогу без женщины, такой, как ты, быть счастливым, а мы познакомились с тобой несколько недель тому назад, значит, до этого я не то что не был счастлив; значит, я и не жил еще. Когда человека убивают, его лишают будущего. Ты хочешь лишить меня прошлого. Это страшнее смерти. Я всегда был счастлив; независимо от того, есть ты в моей жизни или нет, я всегда буду счастлив.

— Это была не жизнь.

— Это была прекрасная жизнь.

— Заблуждаешься.

— Что на десерт?

— Не надо.

А потом она подумала секунду и сказала:

— Кофе и мороженое, шоколад и еще кусочек сырного пирога.

Я передал просьбу официанту и стал медленно, по капле опускать виски в глотку... Я вдруг понял, почему полчаса тому назад заглянул под стол. Мне захотелось увидеть ее маленькие босые ступни. Не ноги, а именно босые ступни. Я еще раз заглянул под стол и сказал:

— Так, значит, ты хочешь стать актрисой?

— Хочу.

— Тогда пойдем потихонечку отсюда. Я приведу твою мечту в исполнение.

Мы взяли у портье ключи и поднялись на лифте на седьмой этаж. Номер оказался очень уютным. Я закрыл дверь на два оборота. Мы не стали включать свет, разбежались и бросились в воду. Течение тут же подхватило и понесло нас. Мы плыли к верховьям, преодолевая пороги, мы нерестились до трех ночи. Когда позади остались десятки, сотни морских миль, мы решили немного отдохнуть и остановились. Я достал из бара бутылку колы, открыл и стал жадно пить из горлышка.

— Что-нибудь не так? — спросил я.