Филип Рот - Американская пастораль

— Ты собираешься снова втянуть ее в мир синтетических радостей? Разрушить святую жизнь и заставить ее стать частью примитивного, бездушного жизнеподобия? Такие, как ты, — низшие существа на земле, ты это еще не понял? Думаешь, ты, с твоим взглядом на мир и преступным богатством, можешь что-нибудь предложить eiP. Что, хотелось бы знать? Цель всей твоей криминальной жизни — дерьмовая собственность, и это доказано. Разве ты можешь понять ее ? Неужели не понимаешь, кем она стала?! Хоть отдаленно-то чуешь, с кем она связана высшими узами?

Что ж, все это вечные обвинения среднего класса. Но обвинительница не существует. Восторг по поводу деградации его дочери и вердикт «виновен» по отношению ко всему его классу изливаются из несуществующих уст.

— Собираешься отобрать ее у меня? Да ведь тебя чуть не вытошнило, когда ты ее увидел! У тебя тошнота подступает к горлу, потому что она ускользнула из клетки крошечного мирка вонючей морали. Скажи, Швед, как это у тебя хватило смелости вообще додуматься до такого?

Он оборвал поток, положив трубку. У Доун есть Оркатт, у меня — Шейла, Мерри с Ритой, а может, без Риты. Можно, Рита останется ужинать? Можно, Рита останется ночевать? Можно, я отдам Рите свои ботинки? Мам, можешь отвезти нас с Ритой в деревню? Мой отец не выдерживает всего этого и умирает. Что ж, если это суждено, то так и будет. Он пережил смерть своего отца. И я переживу смерть своего. Я все переживу. Мне все равно, есть в этом какой-то смысл, допустимо ли это. Меня уже ничего не касается. Меня нет. Я могу предъявить им лишь человека, который ни за что не отвечает, человека, которому все равно. Можно, мы с Ритой взорвем почту? Да. Все, что хочешь, дорогая. И кому суждено умереть, пусть умрет.

Безумие и подстрекательство. Все стало неузнаваемым. Невероятным. Существующим вне контекста. И сам он вне контекста. Даже способность страдать исчерпана.

Сполох великолепной идеи озаряет его мозг: механизм, вызывающий страдание, сломлен.

Но несмотря на все свое великолепие, эта идея бессильна освободить его. Она тоже не вписывается в контекст, не вписывалась с самого начала. А плата оказалась чудовищной. Рост атлетический, возраст сорок шесть лет, оборот бизнеса миллионы долларов, а второй раз подряд он оказывается жертвой безжалостной, от горшка два вершка потаскушки. Она его враг, и она существует. Но откуда она взялась? Почему она пишет, звонит, наезжает на меня? Что общего у нее с моей бедной сломленной девочкой? Ничего!

После этого разговора он, как и в прошлый раз, весь в поту. Голова раскалывается от боли. Изнеможение так сильно, что, кажется, смерть вот-вот схватит за горло. И все-таки этот враг в юбке едва ли реальнее, чем какое-нибудь описанное в мифах чудовище. Она не тень врага и не фантом, но кто она? Чья-то посланница. Именно. Завлекает его, обвиняет, эксплуатирует, ускользает, сопротивляется, сбивает с толку, обстреливая шквалом диких и сумбурных оскорблений, опутывает сетями безумных словесных клише. И все время то появляется, то исчезает. Посланница. Но чья посланница? Откуда ее присылают?

Он ничего о ней не знает. Только то, что она совершеннейший образец твердолобости людей этого типа. И то, что в ее глазах он по-прежнему страшный злодей и ее ненависть к нему безгранична. И еще то, что ей двадцать семь. Уже не подросток, взрослая женщина, но женщина, патологически застрявшая на некой ступени развития. Действует, как механизм, составленный из частей человеческого тела. Как репродуктор. И этот репродуктор из плоти создан для постоянной трансляции оглушительных шумов, разрушающих все вокруг и сводящих с ума. Прошло пять лет, но изменился только угол подачи все тех же скрежещущих звуков. Искалеченность Мерри в ее джайнизме, искалеченность Риты в чем-то более страшном. Он знает о ней только то, что она жаждет действий и стремится к все большей непредсказуемости. Он знает, что имеет дело с несгибаемой разрушительницей, с огромной силой, заключенной в крошечном теле. Прошло пять лет. Рита вернулась. И что-то произойдет. Снова случится что-то немыслимое и невообразимое.

Ему уже не перешагнуть черту, перед которой он остановился сегодня вечером. Выйдя за порог каморки, где осталась обвязавшая себе лицо тряпицей Мерри, он осознал, что перестал быть человеком, способным снова и снова выдерживать удары, обрушиваемые судьбой.

Больше я ни о чем не прошу и ни к чему не стремлюсь. Ты добилась этого.

Кто-то приоткрыл дверь.