Самый нежный уголок сердца Марсии был отдан вьетнамцам — разумеется, северным. Даже когда несчастье произошло у нее под носом, в доме стариннейшего друга мужа, она ни на миг не смягчила свои политические пристрастия и горячую заинтересованность в международных делах. Это и привело Доун к подозрениям, которые — Швед точно знал — были ложными, потому что, хоть он и не мог поклясться, что верит в благородство Марсии, честность Барри была для него вне подозрений.
— Я не пущу ее на порог дома! Свинья, и та человечнее, чем она. Плевать, сколько там у нее дипломов, она ни в чем не разбирается и ничего не видит. В жизни не видела такой слепой, эгоистичной, отвратительной якобы интеллектуалки, и я не пущу ее к себе в дом!
— Хорошо, но мне трудно попросить Барри приехать без нее.
— Раз так, пусть не едет и Барри.
— Барри должен приехать. Я хочу, чтобы он приехал. Присутствие Барри значимо для отца. Он уверен , что Барри приедет. И вспомни, Доун, это ведь Барри отвел меня к Шевицу.
— Но эта женщина спрятала у себя Мерри. Ты что, не понимаешь? Именно к ним Мерри поехала. В Нью-Йорк — и к ним. Они ее спрятали! Ведь кто-то же должен был сделать это. Террористка в ее доме. Это же привело ее в восторг. И она спрятала ее от нас, спрятала от родителей, когда девочка так нуждалась в родителях. Марсия Уманофф, и никто другой, направила ее в подполье.
— Мерри не нравилось оставаться у них даже раньше. Она ночевала у Барри всего два раза. Именно так. На третий раз она там не объявилась. Ты, наверное, не помнишь. Она пошла куда-то в другое место и больше уже не общалась с Барри и Марсией.
— Нет, Сеймур, это сделала Марсия. У кого еще столько связей? Изумительный преподобный Икс, изумительный преподобный Игрек, пятнающие кровью списки призывников. Она в таких чудесных отношениях с этими выступающими против войны священниками, они такие неразлучные друзья, но дело в том, что они не священники, Сеймур! Священники — не прогрессивно-либеральные мыслители. Будучи таковыми, они не приняли бы сан. Потому что священники не должны так поступать, так же как не должны прекращать молиться за мальчиков, которых отправили туда, за море. Ей нравится в этих священниках, что они не священники. Она так в них влюблена не потому, что они служат Церкви, а потому что они совершают то, что, по ее понятиям, подтачивает Церковь. Выходят за рамки Церкви, за границы той роли, которую надлежит исполнять священникам. Ей жутко нравится, что эти священники ломают то, на чем выросли я и такие, как я. Вот что пленяет эту толстую суку. Я ненавижу ее! Ненавижу до печенок!
— Прекрасно. Я все понимаю. Ненавидь ее сколько угодно. Но не за то, чего она не делала. Она не делала этого, Доун. Ты сходишь с ума от предположений, которые не соответствуют истине.
Они действительно не соответствовали. Не Марсия спрятала у себя Мерри. Марсия ограничивалась разговорами, всегда ограничивалась одними лишь разговорами — бессмысленными, показными разговорами, потоком слов, единственной целью которых было скандально заявить о себе, непримиримыми, агрессивными словами, едва ли доказывающими что-либо, кроме интеллектуальных притязаний Марсии и ее нелепой убежденности, что, размахивая ими, она доказывает независимость своих мнений. Но приютила Мерри Шейла Зальцман, психотерапевт из Морристауна. Хорошенькая, благожелательная, с мягким голосом, она какое-то время давала Мерри столько надежд и уверенности, вела ее за собой, предлагая массу «стратегий», способных перехитрить ее дефект речи, и, вытеснив Одри Хёпберн, стала ее кумиром. В те месяцы, когда Доун сидела на успокоительных, возвращалась из больницы и снова попадала туда, в те месяцы, пока Шейла и Швед вдруг забыли об ответственности как главной основе их жизней, в те месяцы, пока эти люди, любящие порядок и морально устойчивые, еще не сумели заставить себя покончить с тем, что могло угрожать такой ценности, как стабильность, Шейла Зальцман была любовницей Шведа — первой и последней его любовницей.
Любовница. Наиболее странная для Шведа составляющая жизни — неподходящая, невероятная, даже смешная. «Любовнице» не было места в незапятнанной матрице этой жизни. И все-таки: в течение четырех месяцев после исчезновения Мерри Шейла играла в ней именно эту роль.
Разговор за обедом шел об Уотергейте и «Глубокой глотке». Все, кроме родителей Шведа и Оркаттов, видели этот запрещенный к широкому показу фильм с молодой порнозвездой Линдой Лавлейс в главной роли. Картину крутили уже не только в специальных «кинотеатрах для взрослых», но и в обычных киношках по всему штату Джерси.
Читать дальше