Арсен Титов: Кавказские новеллы

— Какая несчастная у него там! — со вздохом иногда говорили на базаре про османа.

Но вмешиваться никто не хотел. Всяк имел свой товар, от которого кормился. Таро кормиться было не от чего. И он ходил на базар в надежде встретить кого-нибудь из своих. Кто-нибудь да неужели не придет. Зима закончилась. И хоть снега в горах и на перевале без труда скроют всадника вместе с конем, но ведь уже наступил апрель, и ноги размять после зимы неужели никому неохота! Ходил Таро на базар, часто сжимая и ощупывая в потаенном кармане царевичев перстень. Если бы не голод, не полное отсутствие какой-либо вещи, которую можно было бы продать и тем прокормиться, свернул бы Таро с дороги, передал этот перстень по назначению. Но голод гнал прямо домой. И Таро, думая исполнить обет чуть позже, остановился лишь в виду родных гор за Сурамской крепостью. Встал туда Таро лицом — и будто родным запахом ему потянуло, теплом его деревни. Ведь совсем рядом осталось. И если бы идти не туда, а оттуда, — пошел бы Таро один. Ведь оттуда — всякая дорога в мир. Туда же — ступишь на просяное семечко мимо, и с лихвой хватит тебе скитаться по чужбине. Приходить — не уходить. Тот и жив остается, кто это знает.

Шел Таро. Кривой осман его издалека окликнул:

— Ты такой, я такой! Два молодец!

— Молодец, молодец! — пробурчал Таро, стараясь пройти стороной.

— Твой рука где был? — оббежав стороной же, встал на пути осман.

Таро догадался, что осман спрашивает о том, где он, Таро, лишился правой кисти.

— Там! — без охоты показал он себе за спину, мол, давно и далеко.

— Хорошо воин! — сладко причмокнул осман и сладко же к губам пальцы щепотью поднес. — Имею тюльпан, вах тюльпан! Один монет-марчил — один раз твой тюльпан, воин! — осман пальцами показал: — Вот один — вот один! И вах тюльпан! — оба пальца чмокнул.

Хмуро поглядел на него Таро. Конечно, понял он османа — что же не понять. Не раз бывал он в заведениях подобного рода. Дело житейское. А тут нахмурился и отказал.

— Нет! — сказал.

— Воин! — жарко приложил обе руки к груди осман. — Такой тюльпан! Один монет-марчил — один раз тюльпан!

— Нет! — сказал Таро.

— Половина монет-марчил, воин! — ухватился за рукав осман.

— Какая несчастная у него там! — сказали со вздохом рядом.

Таро глаза скосил на сказавших. Люди стоят, торгуют. Товар есть, вот и торгуют. Товара нет — землю пашут или, как он, на чужбине воюют. Обидно стало Таро. Он весь мир прошел, а родные горы остановили. Сорок своих товарищей он в чужие пески и камни зарыл — а на родной земле чужак прохода не дает. Нет, — решил, — завтра же уйду один. Тихо в деревне. Кроме своих — никого. Речь родная, вода родная, краюха хлеба тоже родная. Дом свой, воздух свой, и если какой-нибудь наглый забияка сыщется, то тоже свой. Отвернулся Таро от османа, пошел.

— Воин! — вдогонку позвал осман.

— Только такие увечные остались. Пропадает земля грузинская! — сказали рядом.

Таро вздрогнул, глаза скосил. Стоят люди, торгуют.

— Пошли! — хмуро сказал он осману.

Вот как поступил он. Ушел он из Чрдили смолоду. И не пахал, сад-виноградник не обрабатывал, дом не строил, скот не разводил, детей не рожал. Он только воевал. Потому он думал немного не так, как те, кто пахал, строил, обрабатывал, разводил, рожал, — хотя при этом тоже воевал.

— Пошли! — хмуро сказал Таро осману.

И пришли они в закуток из досок и кошм близ не очень чистого духана в углу базара, где их встретили двое людей османа. И на них хмуро поглядел Таро. Зашли они в закуток. А самое малое время спустя, Таро вышел один и с большим ковровым свертком под мышкой. Он вышел, сожмурил от света глаза, оглядел вокруг. Все на базаре повернулись к нему. Но никто не выдержал его взгляда. Таро, как по пустому месту, прошел базар, свернул за крепость, пришел в постоялый двор, отвязал коня и уехал.

— Как имя твое? — спросил он в дороге у свертка.

— Маквала-Ежевика! — пропищал сверток.

Таро спешился, развернул ковер, в котором, как можно догадаться, оказалась юная и не чаявшая спасения девушка. Таро отвез ее домой. Но, говорят, она столь вцепилась в него, что и дома, при виде всей своей родни, не желала расцепить рук.

— И вправду, ежевика! — якобы пробурчал в смущении Таро, а потом все-таки уехал.

Так он поступил. Он пашню не пахал, виноградник не обрабатывал, дом не строил, скот не разводил, детей не рожал. Он всю жизнь воевал.

Османа тою же ночью ради перстня зарезали двое его людей. Потом один из них зарезал другого. сам же тронулся умом и долго бегал по верхним сосновым лесам над Сурами. Девушка-ежевика будто бы в ожидании Таро не пошла замуж. А у самого Таро стал слепнуть один глаз и стеснилась душа, так что он снова ушел из Чрдили.