Николай Шпанов - Поджигатели. Ночь длинных ножей [litres]

Гесс понимающе кивнул головой.

– Это обходится чрезвычайно дорого, а мы вечно нуждаемся в деньгах, – с укором продолжал Александер.

– Скоро деньги будут…

Александер ответил пожатием плеч, выражавшим сомнение, взял шляпу и перчатки и вышел.

Гесс сам запер входную дверь за полковником.

В эту беспокойную ночь дверь виллы Вахенфельд недолго оставалась закрытой. Едва успели исчезнуть в темноте огни автомобиля Александера, как в дом вошел новый гость. Его голос звучал уверенно и громко, и держался он здесь, как свой человек. Это был Геринг.

Он первым долгом подошел к зеркалу, и было непонятно, к кому он обратился – к Гессу или к своему отражению:

– Как дела?

Гесс пожал плечами и кивком головы указал на дверь, за которой отчетливо слышались беспокойные шаги Гитлера.

Геринг рассмеялся. Он держался так, словно ему все было нипочем. Но Гесса нелегко было обмануть. Сквозь напускную веселость Геринга он угадывал нервное напряжение, во власти которого находился министр.

– Здесь был Гаусс, – сказал Гесс.

Геринг звучно ударил ладонями по кожаному поясу, стягивавшему его живот.

– Александер здесь был?.. Надо подумать о Реме.

– У вас есть новые доказательства?

– Неужели фюреру еще мало?

– Я его понимаю. Кроме меня, Рем – единственный, кому он мог верить…

Геринг насмешливо взглянул на Гесса.

– Значит, Рем и вы – самые доверенные люди фюрера?! Браво, Гесс. И все-таки Рем должен быть уничтожен! Вместе со всеми этими хайнесами, эрнстами и прочей сволочью…

– Что вы предлагаете?

– Разделить задачу. Я возьму на себя Берлин. Он, – Геринг кивнул на дверь, – должен взять Мюнхен. Удар нужно нанести неожиданно. Иначе они будут сопротивляться.

– Так или иначе, сопротивления не избежать.

– Ничего подобного: в Берлине все подготовлено.

– А Мюнхен?

– Фюрер должен вместо Висзее приехать туда и выступить перед штурмовиками.

– Он не согласится.

– Это уж ваше дело.

– Все-таки… постарайтесь добыть еще какие-нибудь доказательства.

Геринг вынул из нагрудного кармана большой лист, сложенный в несколько раз, и торжественным движением развернул его перед Гессом. Это был плакат с портретом Гитлера. На груди портрета фюрера виднелось несколько характерных отверстий, какие образуются от пуль на мишенях.

Гесс вопросительно поднял брови. Геринг рассмеялся.

– Хайнес тренируется в стрельбе.

– Странно!

– Стреляя в присутствии Рема, он сказал: «Так же мы поступим и с оригиналом, если он посмеет предать штурмовые отряды».

– У вас есть доказательства?

– Донесение собственного адъютанта Рема.

– Кто такой?

– Ну, это не ваше дело!

– Не верю анонимам.

– Шверер, капитан Отто фон Шверер, – убеждающе сказал Геринг.

– Не сын ли того Шверера, из старой академии?

– Черт его знает! Может быть.

– Ну что же, если Адольф поверит…

Геринг хвастливо щелкнул пальцем по лбу портрета:

– По-вашему, и это недостаточно убедительно?

– Это производит впечатление!.. Пройдемте к нему? – спросил Гесс.

– Сначала глоток чего-нибудь.

Гесс вышел.

Геринг бережно сложил плакат и сунул в карман. Затем вынул из ящика, стоявшего на столике, сигару и стал старательно слюнить ее конец.

Вошел Гесс с подносом, на котором стояло несколько бутылок.

– Вам что? – спросил Гесс.

– Что-нибудь покрепче…

– Хотите импровизацию?

– Отлично. Что-нибудь из вашей африканской серии. – Геринг весело потер руки. – Давайте «Устрицу пустыни». Это у вас здорово выходит.

Благодаря тому, что внимание его было сосредоточено на руках Гесса, готовивших смесь, Геринг не заметил быстрого пристального взгляда, брошенного на него из-под косматых бровей при словах «Устрица пустыни».

– «Устрица»?..

– «Устрица пустыни», – повторил Геринг. – Вы же сами поили меня.

Гесс в сомнении покачал головой:

– Первый раз слышу… – Несколько мгновений он испытующе смотрел на Геринга, преодолевая желание спросить, откуда тот знает это название. Но только сказал: – Звучит это, во всяком случае, здорово.

– Зверская штука.

Из-за двери донеслись звуки не то радио, не то граммофона.

– Это единственная пластинка, которую он признает? – спросил Геринг.

– Фюрер часто слушает этот марш.

– Похоронный марш?! Скверная склонность.

– Вагнер!

– Не спорю, но почему именно траурный марш? Почему «Гибель богов»?

– Он любит это без всяких ассоциаций…

– А я люблю пластинки только с веселыми названиями!