Николай Шпанов - Поджигатели. Ночь длинных ножей [litres]

Рупп вздохнул.

– Ты сомневаешься? – спросил Лемке.

– Нет, но…

– Верь мне: это будет!

– Ты же знаешь, Франц, я тебе верю, но… правильно ли это – увековечивать могилы, даже такие, о которых ты говоришь?

– Разве мы с тобою не знаем могил, которые достойны того, чтобы сохраниться навеки? Есть могилы, которые человечество станет оберегать тем тщательнее, чем выше будет становиться культура, чем больше вширь по белу свету и чем дальше в глубину народных масс будет проникать свет коммунизма. Разве уже сейчас мы не знаем двух таких могил, близких сердцу людей, разбросанных по всему земному шару? Вспомни могилу на Хайгетском кладбище в Лондоне. А мавзолей на Красной площади в Москве? Я напомню тебе слова Энгельса, которыми он навеки проводил своего друга и старшего соратника: «14 марта перестал мыслить величайший из современных мыслителей…»

– Да, – горячо воскликнул Рупп, – такого успеха, какого достигло воплощение его идей в Советском Союзе, не знал еще ни один мыслитель до него!

– Это верно. Именно там, в России, оказались продолжатели его дела. Там дело Маркса в верных руках. Там его идеи развиваются, находят воплощение в жизни, оттуда они вернутся и сюда, на родину великого учителя человечества, придут и туда, где покоится его прах… Скорей бы! Если бы был свободен Тэдди. Ты помнишь Тэдди, малыш?

– Он только однажды ночевал у нас. Я тогда и не знал, что это Тельман. – Помолчав, Рупп в задумчивости продолжал: – Должен тебе сознаться, Франц, что и теперь еще я как-то не до конца поверил тому, что тот простой рабочий, такой же, как мой отец, простой гамбургский рабочий Тэдди, и вот этот огромный человек, секретарь ЦК нашей партии…

– Нашей?.. – с улыбкой прервал Лемке.

– Да, нашей. Именно нашей! – твердо повторил юноша. – Позволь мне уже так говорить… Я хотел сказать: мне иногда просто не верится, что тот наш Тэдди и этот товарищ Тельман – один и тот же человек.

– Именно в этом его сила, Рупп: рабочий и руководитель.

– Руководитель… большое слово!

– Отличное слово, мальчик. Сила этого слова в том, кто дарует человеку это высокое звание. Сила этого слова в народе. Если оно не получено от народа, за него нельзя дать и пфеннига. Разве мало было и сидевших на настоящих тронах и воображавших себя королями в сумасшедших домах, которые одинаково безуспешно именовали себя вождями своих народов? Одни из них кончали смирительной рубахой, другие – эшафотом. Народ не хочет иметь дела ни с королями, ни с безумцами. Он хочет иметь своих руководителей. Только их он признает, их слушает, им верит.

– Я думаю, Франц, что и на таких подлых безумцев, как Гитлер и Муссолини, народ наденет когда-нибудь смирительную рубашку.

– На них и на всех им подобных, нынешних и будущих. И не рубашку, дружище, а петлю!

– Только бы эти негодяи не успели истребить всех борцов за свободу.

Франц рассмеялся:

– Можешь не бояться. При всем кажущемся могуществе этих правителей они только жалкие злобствующие пигмеи. Они больше всего на свете боятся народа и его учителей.

– Слишком дорого эти пигмеи обходятся народам.

– В Германии есть такие люди, как Тельман. Есть и будут, пока жив наш немецкий народ. А он не умрет. Перед ним широкая дорога вперед, в будущее, по следам русских. Наш народ переживет гитлеров. Переживет! Этому учит нас партия.

Они помолчали. Рупп мечтательно проговорил:

– Поскорей бы мне подрасти! Так хочется быть настоящим членом партии!

Это прозвучало совсем по-мальчишески.

– Комсомольцы – наши младшие братья, – утешил Лемке. – Можешь гордиться этим званием!

– Хотелось бы стать партийным функционером.

– Это не дается как почетный титул.

– Я заслужу!

– Его зарабатывают не речами, а у станка, среди таких же рабочих, как мы с тобой.

– А ты долго был простым рабочим, Франц?

– Был и остался, сынок.

– Я хотел сказать: ты долго пробыл у станка, еще не зная, что будешь функционером?

– Да… постоял!

– Счастливец! – со вздохом сказал Рупп. – Не каждый начинает свой путь рядом с такими, как Тэдди. Тебе чертовски повезло.

– Ты прав, мальчик… – Франц запнулся, словно какой-то клубок в горле помешал ему говорить, – но только впоследствии начинаешь понимать, какое значение в твоей жизни имело то, что такой человек, как Тельман, поставил тебя на рельсы… Бывало, он забегал к нам в мастерские гамбургского порта и давал задание с таким видом, будто рассказывал забавную историю. У нас не было тогда даже конспиративной квартиры, а в каждой пивной сидело по шпику… И вот, бывало, слушаешь Тельмана, а с фрезы нельзя глаз спустить… Он сам всегда говорил нам: никаких промахов в работе, чтобы комар носу не подточил; чем чище твоя рабочая книжка, тем лучше ты законспирирован!