Брет Эллис - Правила секса

Франклин проходит в толпе выстраивающихся в очередь на ланч. Он спрашивает, не хочу ли я отправиться в «Брассери». Сегодня я обедала уже раз восемь, но мне нужно выбраться с кампуса. Так что мы едем в город, и там вовсе не так плохо. Я покупаю пару кассет и замороженный йогурт, а потом в «Брассери» беру «кровавую Мэри» и принимаю ксанакс. Всю последнюю неделю я надеялась, что операция не удалась; может, врач что-то напортачил, не довел дело до конца. Но конечно, это было не так. Работу проделали хорошо, капитально. Никогда еще я так не кровила.

Пялюсь в окно на снег. В джукбоксе играет унылая попса. Я составляю в голове список вещей, которые нужно сделать, прежде чем отправиться в Нью-Йорк. Подарки на Рождество.

— Я ее имел, — говорит Франклин, потягивая напиток, показывая на официантку в глубине; пиздливая сучка с кампуса, жуткая, на мой взгляд, она сказала своему дружку, что я ведьма, а он поверил.

Официантка исчезает на кухне. Ее место занимает официант. Он расставляет что-то на соседнем столике. Вдруг меня как громом поразило: я узнаю этого официанта. Он все смотрит на меня, но не похоже, что он меня узнал. Я начинаю смеяться, впервые больше чем за неделю.

— Что смешного? — говорит Франклин. — Нет, я действительно ее имел.

— А я — его, — говорю я Франклину.

Это был тот городской, с которым я потеряла девственность.

— Хей, — говорит Франклин, — за нами мир.

На следующее утро Тим помог мне паковаться. Вещей у меня немного, но ему все равно делать нечего, и большую часть барахла в машину сносит он. Он не спрашивает про Руперта, хоть и знает, что из-за него я и уезжаю. По другой стороне лужайки Лорен направляется к общему корпусу. Она машет. Я машу в ответ.

— Слышал про Лорен, — говорит Тим.

— Уже? — спрашиваю я, захлопывая багажник «миджета».

— Да. — Он предлагает мне сигарету. — Уже.

— Не знаю, — говорю я.

— Что произошло? Она в порядке? — смеется он.-

Переживаешь?

Пожимаю плечами. Пытаюсь закурить, и, к моему удивлению, на ветру с легким снегом спичка не гаснет.

— Она мне сильно нравилась. Тим молчит, но потом спрашивает:

— Тогда почему же ты не заплатил? Он не смотрит на меня. Тут я заржал.

— Она мне, конечно, нравилась, но не настолько, — говорю я и сажусь в машину.

Всю ночь не спал, нюхал кокс с девчонкой, которую подцепил в «Пабе», она одно лето проработала у отца. Утром идем в кафе в городе (еда там просто ужас: пирог сырой, улитки консервированные, «кровавая Мэри» пресная), меня еще прет, и я совершенно не голоден. Вид у меня такой нездоровый, что я не снимаю темных очков. Мы стоим в дверях и ждем столик, сервис действительно жуткий, и кто бы ни был дизайнером — явно без лоботомии не обошлось. Девчонка ходит по залу и опускает четвертак в джукбокс. Официантка продолжает меня запенивать. Где-то я ее видел. Talking Heads играют «And She Was» [38], потом старый добрый Фрэнк начинает петь «Young at Heart» [39], и меня изумляет разброс в ее вкусах. Неожиданно девчонка, с которой я типа недолго встречался прошлым летом, подходит ко мне и тихо плачет — вот уж этого не хватало. Она смотрит на меня и говорит: «Ты не представляешь, как мне тяжело тебя видеть». И кидается мне на шею, крепко обнимает. Я только говорю: «Так, секундочку».

Это богатенькая телочка с угла Парк-авеню и 80-й, которую я типа поебывал в прошлом семестре, типа симпатичная, в постели что надо, хорошее тело. Она машинально прощается с парнем, с которым пришла, но тот уже сцепился языком с вроде бы знакомой официанточкой. Девчонка, которая работала на моего отца и у которой весь кокс, уже с каким-то городским около джукбокса, и я мог бы снюхать еще грамм, но эта девчонка, Лора, уже взяла меня за руку и выводит за дверь «Брассери». Но, наверное, так даже лучше. Мне по-любому надо где-то остановиться, впереди ведь длинное, холодное Рождество.

Возвращаюсь к себе в комнату. Последний день. Все собирают вещи. Обмениваются адресами. Распивают прощальные кеги. Напившись, дрейфуют по заснеженному кампусу. Я наталкиваюсь на Пола, когда он выходит из Кэнфилда.

— Привет, — говорю удивленно, смущенно. — Как поживаете, мистер Дентон?

— Лорен, — так же робко произносит он. — Как поживаете, мисс Хайнд?

— Нормально, — говорю. Мы стоим, обоим неловко.

— Так… Где вы сейчас? — спрашиваю я. — По-прежнему… на театральном?

Он стонет.

— Да. Полагаю. А вы? Все так же на живописи?

— На живописи. Ну, на поэзии. Ну, на самом деле — на живописи, — замялась я.