Брет Эллис: Правила секса

— Мы не встречались? — спрашивает она. Если она шутит, это слишком тупо.

— Нет, — говорю я. — Привет.

— Как тебя зовут? — спрашивает она, стараясь сохранить равновесие.

— Питер, — говорю я.

— Серьезно? — спрашивает она с недоумением. — Питер? Питер? Нет, это не твое имя.

— Мое-мое.

Я продолжаю поглядывать за секси-первокурсницей, но она — ноль внимания. Митчелл протягивает ей еще пиво. Поздняк. Перевожу взгляд на Деде, Дедире, или как ее там.

— Так ты не на последнем курсе? — спрашивает она меня.

— Нет, — отвечаю, — первокурсник.

— Правда?

Неожиданно она закашливается, потом прикладывается к вискарю, прямо опрокидывает в себя бутылку и говорит сиплым голосом:

— Я думала, ты старше.

— Первокурсник, — говорю я ей и осушаю стакан. — Питер. Питер — первокурсник.

Митчелл что-то ей нашептывает. Она смеется и отворачивается. Он продолжает шептать. Она не отстраняется. Все. Она хочет уйти с ним.

— Типа, могла бы поклясться, тебя Брайан зовут, — говорит Дидам.

Рассматриваю варианты. Можно оставить ее прямо сейчас, вернуться обратно в комнату, поиграть на гитаре и завалиться спать. Или сыграть в квотерс с Тони, Бриджид и этим тупарем из Эл-Эй. Или можно поехать с ней в город, бахнуть в «Карусели» и там и оставить. Или пойти ко мне в комнату, надеюсь, Лягушатника нет, накуриться и трахнуть ее. Но на самом деле — особо не хочется. Меня она не слишком впирает, но секси-первогодка уже слилась с Митчеллом, учиться завтра не надо, да и поздно уже, и кег, похоже, заканчивается. А она глядит на меня и произносит:

— Какие планы?

А я думаю: «Почему бы и нет?»

Так что в итоге я иду с ней домой — она, конечно, туповата, зато и еблива, сама из Эл-Эй, папаша работает в музыкальной индустрии, но Лу Рид ей незнаком. Мы идем к ней в комнату. Дома соседка, но она спит.

— Забей на нее, — говорит она, включая свет. — Она больная. Все нормально.

Я снимаю одежду, тут просыпается соседка и начинает беситься, завидев, что я голый. Я забираюсь под одеяло к Д., но соседка ударяется в слезы и вылезает из кровати, а Д. начинает на нее орать: «Ты спятила, иди спать, ненормальная!» — потом соседка, рыдая, уходит в слезах, хлопает дверью. Мы начинаем обниматься, но она вспоминает про спиральку и пытается ее вставить, выдавливая пену по всей руке, только не на ладонь, и она слишком набралась, чтобы понять, куда ее вставить. Пробую ее трахнуть по-любэ, но она не перестает ныть: «Питер, Питер», и я прекращаю. Думаю, может, поблевать, но вместо этого делаю несколько затяжек из бонга и сливаюсь. Вопрос решен. Рок-н-ролл.

На «Сушняк по четвергам» мы добрались реально бухими, а вечерок только занимался, и тут ко мне подкатывает высоченная светловолосая шведка из Коннектикута, похожая на мальчика, и я не стал ее останавливать. Пьяный, но все же прекрасненько понимая, куда это ведет, — я ее не остановил. Пытался все поговорить с Митчеллом, но ему куда больше была интересна эта невероятно уродливая пизденка со второго курса по имени Кэндис. Кэнди, для краткости. Я реально офигел, но чего уж тут поделаешь? Я начал болтать с Катриной; в черном пальто из Армии спасения и матросской фуражке, из-под которой торчала прядь светлых волос, она выглядела шикарно, а ее большие глаза светились голубым даже в темноте общей комнаты Уиндем-хауса.

Короче, мы были пьяные, Митч по-прежнему разговаривал с Кэнди, а еще на вечерине была одна девица, с которой совершенно не хотелось пересекаться, и я уже основательно накачался, чтобы уйти с Катриной. Можно было бы и остаться, выждать, что там с Митчем, или подкатить к этому парню из Эл-Эй, который, хоть и обгорел на солнце, сложен-то неплохо (прекрасно сложен?), но, казалось, слишком ушел в себя, чтобы во что-нибудь вписываться. Он, так и не сняв солнечные очки, рубился в квотерс, да и поговаривали, что он спит с Бриджид Маккоули («той еще шлюшкой», по словам Вандена Смита), так что когда Катрина спросила меня: «Какие планы?» — я закурил и сказал: «Пошли». К тому моменту мы захмелели еще больше, убрав бутылку хорошего красного вина, которую нашли на кухне, и нас обоих несколько торкнуло, когда мы вышли на морозный октябрьский воздух, но от этого мы не протрезвели и не перестали хохотать. А потом она поцеловала меня и сказала:

— Пойдем ко мне, примем душ.

Когда она это сказала, мы еще шли через лужайку перед общим корпусом — она была в варежках и черном пальто, хохотала, кружилась и раскидывала ногами листья, а из Уиндем-хауса все так же раздавалась музыка. Мне захотелось оттянуть момент, и я предложил найти чего-нибудь съесть. Мы замедлили шаг и встали, и хотя, судя по голосу, она была более чем слегка разочарована, все равно согласилась, и мы ходили от корпуса к корпусу, обнося холодильники, хотя и раздобыли всего-то подмороженное шоколадное печенье, полупустой пакет картофельных чипсов и бутылку темного «хайнекена».