Брет Эллис - Правила секса

— Тебе со сливками? — спрашивает он.

— Да, слей погуще, — отвечаю я ему. Старая шутка.

— Слышь, Шон, да ты… весельчак.

— Да, я весельчак.

— Никто не знает, где можно вечером экстази достать? — спрашивает Тим.

— А где вечерина будет? — спрашивает Гетч.

Я замечаю своего соседа по комнате, он вернулся из Нью-Йорка.

— Qa va [4] Как дела (фр.). , — говорит он, проходя мимо меня.

— Qa va — отвечаю я и добавляю: — Лягушатник.

— В «Конце света» и, наверное, в «Кладбище», — говорит ему Тони. Тони — еще и председатель финансового комитета. — Взносы на алкоголь горячо приветствуются.

— А не холодно на улице тусоваться? — спрашивает Гетч.

— Оденься потеплее, кошечка.

Тони отодвигает тарелку и приступает к салату; хоть Тони мне и нравится, эта европейская салатина меня раздражает.

— Кошечка? Кто сказал «кошечка»? — спрашивает Тим. — Не слыхал этого слова с восьмого класса.

— Да отъебись ты, — отвечает Тони.

Он злобится, оттого что не получил роль в какой-то дурацкой постановке театрального отделения, хотя его основная специализация — скульптура, и, несмотря на то что он хороший парень и все такое, меня раздражает, что он надувает губы из-за какой-то гомозни. Я хочу трахнуть Сару еще раз. Я помню, отсасывает она невероятно. Или это был кто-то еще? Или это у Сары была спираль, о которую я чуть себе член не вспорол? Принимая во внимание сложившуюся ситуацию, ВМС (внутриматочная спираль), наверное, была не у нее, но даже если и у нее, то я мог бы просто снова воспользоваться случаем, если б мне представилась такая возможность.

— Никто не знает, что сегодня вечером будут показывать? — спрашивает Гетч.

— Спроси чего-нибудь полегче, — говорит Тони. Норрис возвращается с кофе и шепчет:

— Слил погуще.

Я делаю глоток и улыбаюсь:

— Великолепно.

— Не знаю. «Ночь мертворожденного»? Не знаю, — говорит Тони.

— Можно уже заткнуться? — спрашивает Тим.

— Я слышал от Роксанн, что «Карусель» закрывается, — предлагаю я тему для разговора.

— Да ладно. Серьезно? — спрашивает Норрис.

— Да, — говорю я. — По крайней мере, так говорит Роксанн.

— Почему? — спрашивает Гетч.

— Первогодки и второгодки не пьют больше, — говорит Тони, — полный отстой.

— Я тоже думаю, что это отстой, — говорит Гетч.

По какой-то причине он всегда кажется мне дешевым ослом. Не могу объяснить. Он встряхивает «Волшебный экран».

— Рок-н-ролл, — говорю.

— Ужас, ужас, — смеется Тим.

— Это просто еще один пример того, что Кэмден катится ко всем чертям, и все, — говорит Тони.

— Что тут поделаешь, — говорю я.

Тони теряет терпение, входя в политический задор.

— Слушай, ты понимаешь, что у нас будет гребаная качалка? Зачем? Ты понимаешь? Ты можешь объяснить? Я не могу. Я только что вернулся с заседания студенческого совета, так первогодки хотят, чтобы в кампусе построили дом братства. Ты понимаешь это? Что ты с этим поделаешь?!

Я вздрагиваю.

— Все это бред собачий.

— Почему? — спрашивает Тим. — Мне кажется, качалка — неплохая идея.

— Потому что, — объясняю я, надеясь утихомирить Тони, — я поступил сюда, чтобы быть подальше от спортивного мудачья и этих уродских братств.

— Слушай, — говорит Тим с гнусной ухмылкой, — девчонки подкачивают мышцы на внутренней стороне бедра, чувак. — Он хватает меня за ногу и хохочет.

— Да ну, — на меня вдруг находит ступор, — качалка все ж таки.

На самом деле мне плевать. Тони смотрит на меня:

— Кто у тебя научный руководитель, Шон? Какая у тебя специализация? Компьютеры?

— Рейгановские восьмидесятые. Их пагубное влияние на студентов младших курсов, — говорит Тим, кивая.

На самом деле меня это бесит, только не так сильно, как ему хотелось бы.

— Компьютеры, — передразниваю его.

— Специализация-то какая у тебя? — наезжает он, гребаный сосунок, здоровый, сука, салат доешь, урод.

— Рок-н-ролл. — Я пожимаю плечами. Он поднимается с отвращением на лице:

— Да ты никак попугай?

— Чего это на него нашло? — спрашивает кто-то.

— Да роль ему не досталась в пьесе Шепарда, — отвечает Гетч.

Откуда ни возьмись появляется Дейдре. Чтобы спасти ситуацию? Не совсем.

— Питер?

Все за столом поднимают глаза и замолкают.

— Я думал, меня зовут Брайан, — говорю я, не глядя на нее.

Она смеется, наверное, курнула. Я смотрю на ее руки, черного маникюра уже нет. Ногти цвета бетона.

— Ну да, конечно. Как поживаешь? — спрашивает она.

— Ем, — киваю я на стол.