Кристофер Харт - Спаси меня

— С бронзового века тут стоит, — сообщаю я своей спутнице, которую явно не впечатлила наша находка. — Три тысячелетия.

— Видели бы этот столб мои родители — пустились бы вокруг хороводы водить, — говорит она, рассматривая монумент древности.

— А-а, понял. В полнолуние голышом против часовой стрелки?

Окидывает меня снисходительным взглядом, берет за руку, и мы ходим кругами по часовой стрелке.

— При свете дня, — говорит она. — Они не сатанисты. Не вполне.

Мы обошли глыбу три раза, и Бет предложила загадать желание. Думаю, несложно догадаться, что я пожелал.

— А сама? — спрашиваю ее.

— А как же, — кивает Бет, пристально глядя на меня. — Знаешь, а ведь глупо загадывать то, что невозможно в принципе.

— О чем ты?

Она качает головой.

— Безнадежный романтик.

Вечером мы отправляемся в трактир, выпиваем по пинте и, по всей видимости, смотримся так замызганно и не по-городскому, что местные пускаются с нами в разговоры. Хочется им знать, что мы забыли в такой глуши в это время года. Не успеваю я толком подумать, как Бет выпаливает:

— У нас медовый месяц, — и прячет левую руку за моей спиной, чтобы никто не увидел — она без кольца. — Поженились на прошлой неделе.

Все нас поздравляют и принимаются наперебой угощать. Мы чокаемся, я беспардонно впиваюсь в губы своей нареченной, а поскольку теперь отстраняться ей как-то неловко, поцелуй затягивается надолго. Наконец объятия размыкаются, и я, с пьяным исступлением глядя ей в глаза, говорю:

— Супруженька ты моя дорогая.

— Не искушай судьбу, — вполголоса отвечает Бет, мило улыбаясь. — И никогда больше не называй меня супруженькой, женушкой, пампушечкой, пупсиком или цыпленком, если не хочешь, чтобы я проблевалась на твою рубашку.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Жена, миссис, любимая.

— Любимая, — кивает она, — вполне сойдет.

Домой мы возвращаемся рука об руку, идем, петляя зигзагами по центральной улице, как хмельные. Только дело совсем не в хмеле — просто постоянно приходится уворачиваться от ветра, который швыряет ледяные соленые брызги прямо в лицо и жалит щеки.

Заваливаемся в дом, хлопаем дверью, шарим у выключателя и находим его одновременно. Столкнувшись взглядами, смущенно смотрим в сторону.

В очаге до сих пор тлеют угли, я накладываю свежих поленцев, становлюсь на колени и раздуваю огонь. Поднимаюсь, а Бет тут же, рядом. Снова смотрим друг на друга в упор и обнимаемся, а дальше — поцелуй, взаимный, и на этот раз никто не отстраняется. Милая сама тянется ко мне и обнимает за талию, я нежно беру ее за шею и притягиваю к себе. Руки скользят вниз по плечам, стягиваю с нее пальто. Вдруг в какой-то невероятный миг нас обоих словно пронзает электрический ток, и мы, точно обезумев, начинаем срывать друг с друга одежду, по-прежнему не размыкая губ, — почти как дети, которые дурачатся дома: валятся с ног и душат друг друга в объятиях. Только мы не смеемся — для нас все происходит по-настоящему.

Уже после мы открываем бутылку вина, выкуриваем сигарету — по какой-то необъяснимой причине одну на двоих — и валяемся на диване под пледом, переплетясь разгоряченными телами и едва разговаривая. Мы даже почти не улыбаемся друг другу — что-то очень быстро мы миновали фазу улыбок. А когда опять занялись любовью, я приподнялся, чтобы взглянуть на нее, а она, вцепившись пальцами мне в волосы и не размыкая крепко сжатых век, сказала:

— Это не секс.

Да, Бет права: у нас нечто большее. Гораздо лучше. И стократ страшнее.

А потом, в последние два дня, все идет совсем по-другому. Мы много беседуем, но уже иначе, смотрим друг на друга, но как-то стеснительно и даже скрытно. Наверное, просто понимаем, что словами ничего не передать. Ну а вечером она снова садится, так печально смотрит и, поглаживая меня по голове, говорит:

— Что же нам теперь делать?

В воскресенье мы возвращаемся в Лондон. Меня гнетет такое чувство, будто наше счастье не началось, а, наоборот, закончилось. В ту ночь Бет остается у меня.

Встаю рано утром в понедельник, заспанный и полупьяный, и знаю — произошло нечто ужасное. А потом нахожу на кухне записку.

Скрепя сердце она возвращается к Майлзу.

Моя недавняя возлюбленная просит у меня прощения, потому что не может без Майлза жить, — так и написала, приведя массу доводов, почему ей надо остаться с ним. Бет страшится за свое будущее, все так зыбко… Короче, вывалила на страницу массу подобных банальностей. Благодарит за чудесный отдых: ей действительно было нужно ненадолго сбежать из Лондона, но с самого начала наши отношения оказались обречены. Трудно объяснить, почему ей нужен именно Майлз, — наверное, ищет у него защиты. Именно так и говорилось в записке: с ним спокойно. «Не жду, что ты поймешь», — написала Бет. Ах как она права! Я действительно ни черта не понимаю.