О`Санчес - Кромешник

– А что у вас, нет сегодня сушеров? Или одна вакансия открылась, для меня специально?

– Я могу специально вам их организовать, как наглому и не понимающему хорошего отношения типу. Уверяю – это будет похуже наручников. Да и наручники самофиксирующиеся могу вам организовать хоть… сегодня, сейчас… Не верите?

– Верю. Ваша власть, ваши законы. Хотите – туда, хотите – сюда их вертите. Мне было очень больно в ваших хитрых браслетиках. Иной озлобился бы, воспылал бы лютой ненавистью, но я – человек мягкий и христианин. Сказано в Писании – забудь про месть и подставь другую щеку. Воля ваша, надевайте наручники, гноите в карцере, а я злобствовать не собираюсь. Господь вам судья, а вы мне…

Поганый Ларей! Следовало ожидать, что не клюнет он и на диктофон лишнего не наговорит. Но ведь в трамбокамеру-то – мог бы согласиться войти. Они после него пели бы на допросах как канарейки, бандиты сраные… И ещё местью угрожает, да без истерик, без летящей слюны. А ну как выживет? И что это им контрразведка интересуется? Ладно, на две ближайших недели его будущее обеспечено (день уже отсидел почти), а там – добавим.

Добавили ещё пятнадцать суток, а потом ещё… и ещё.

Малоун, трудяга, раскопал доисторические, но не отменённые уложения об ограничении верхнего предела времени, в течение которого осуждённому запрещается встреча с адвокатом или представителем прокурорского надзора. Кум и режик ещё не дошли до такой наглости, чтобы добровольно накликать на свою голову прокурорский надзор – любимое око президентской государственности, свидание Малоуну дали. Передавать посылку наказанному осуждённому запрещалось, но грызть леденцы (придирчиво осмотренные) или угощать ими клиента во время беседы – не было таких инструкций. В течение получаса Гек умял их не менее двухсот граммов, больше – побоялся за желудок, отвыкший от «излишеств». Он с сожалением смотрел на полиэтиленовый пакет, наполненный больше чем наполовину, и перехватил сочувственный и жалостливый взгляд Малоуна:

– Джозеф, ты-то что не ешь – мне больше нельзя, кишки слипнутся. Что, хорошо смотрюсь?

– Краше в гроб кладут. Сам я конфеты ем, но только шоколадные. Они сытнее, но – сюда нельзя их. Вот. Заканчиваю: ускорить невозможно – испортим все, чувствую. Того человека мы нашли. Он на пенсии, но связи есть. Кац просит передать, что ледащий очень, из-под кнута… Овса нужно.

– Джо, этот код – наш со стариком, тебе вовек не разгадать, про что мы речь ведём. Не обижайся, а ему передай: «Будет овёс, плюс двести одиннадцать, не увлекайся». Лошадей мы с ним разводим, по переписке. А хочешь – расскажу?

– Не-не-не, – замахал руками Малоун, – это ваш овёс. Да, эти… отстали.

– И то хлеб. Вот что. Выгляжу я, похоже, препогано, однако силы есть. Ты времени не теряй, мне тут солоно срок даётся, но пуще – не спеши. Ты торопыга, не удалось – ты вторую, десятую попытку сделаешь; в моем случае второй попытки не дадут – ни тебе, ни мне. Ну, осталось нам минут пять. Кто родился?

– Девочка. Четыре кило и ростом пятьдесят пять сантиметров. Ох и крикливая! Смеётся уже.

– Девчонка – тоже человек. Как назвали? Или ещё рано?

– Все, окрестили уже. Анна. Такое имя дали мы ей.

– Анна. Во Франции королева раньше была, вся из себя красавица, тоже Анной звали. Помнишь про подвески историю?

– Н-нет, я газет не читаю. Наша тоже будет красавицей, в маму.

– С меня подарок. Это вне гонорара. Сумма – пять тысяч. Не возражай, а то уволю. Скажешь Кацу, и не вздумай отказаться – проверю. Купи ей – что сам решишь. Двигай, время.

Малоун ушёл, а Гек спустился в карцер. Леденцы прижились без проблем, и на следующий день Гек пожалел уже, что поосторожничал и не смолотил весь пакет.

Марафон продолжался: заканчивались очередные пятнадцать суток, и Компона тут же добавлял следующие. Второе свидание с адвокатом прошло через два дня после того, как Геку исполнился двадцать один год. Гек сверил дату у Малоуна и порадовался, что не сбился со счета. Гек крепко исхудал за эти месяцы, но все ещё весил около семидесяти килограммов – энергосберегающие тренировки предохраняли мышцы от дряблости, но поглощали калории меньше, чем при обыкновенном темпе жизни. На этот раз к леденцу добавилось яблоко, такое сочное и жёсткое, что у Гека десны засаднило. На этом все радостные события были исчерпаны.

Умер Кац. Вместе с ним пропали доверенные ему деньги – около ста тысяч талеров, но не в них была главная досада Гека. Старик – таких теперь не делают – несмотря на повадки средневекового менялы, знал и умел, и при этом мог. Малоун вроде был таким же, но от двоих и пользы получалось вдвое больше. Денег оставалось в сейфах ещё четыреста пять тысяч, не считая швейцарских, но до швейцарских – так просто не добраться без Гека, а до местных – некому, кроме Малоуна. И с Хантером дожимать дело – тоже без Малоуна никак. Но тогда лопнет вся идея – не подпускать его к нарушению законности. Этим, конечно, можно бы поступиться, но – Малоун… Как он это воспримет и согласится ли на это, морально не ломаясь?