О`Санчес - Кромешник

Фихтер повздыхал, но рвения не утратил. Вот и теперь – восемь суток он мурыжил все архивные службы Бабилона – и города, и страны. Этот тип не поддавался идентификации. Что пальчики он затёр каким-то чудом – случается, не на Марсе живём… Но после дактилоскопических архивов пришёл черёд всех остальных. Фихтер лично перебрал тысячи и тысячи личных дел живых и мёртвых преступников от двадцати пяти до шестидесяти лет, чтобы уж с запасом, если отчитываться придётся. Не было там никакого Ларея (ишь ты, имя-то выбрал – как из бабилонских древних саг). Он выборочно перебрал донесения источников (на все жизни бы не хватило, отбирал «перспективные») – по нулям!

Оставалось изучить татуировки, особенности речи, телосложения, манеру поведения…

Вывода напрашивалось всего два. Или это тот самый легендарный последний Ван – что чушь и сказки для кабинетных дегенератов (да и слишком молод и здоров он: зубы только сносились и сердечко, а телом – как тридцатилетний бык), или нелегал, заброшенный к нам с очень оригинальным способом внедрения. Первое – невозможно. Второе – маловероятно. Следовательно – истинно, если выбирать из двух. Минусов много в этой гипотезе – хотя бы и татуировки взять. Их подделать – немыслимо на таком качестве исполнения. Уж это Фихтер знал доподлинно – двадцать лет он страстно коллекционировал татуировки, толстенный альбом с фотографиями собрал, вызывая зависть коллег и экспертов-знатоков. (Злые языки поговаривали, что он и оригиналами не гнушался, заведя особый альбом для кожаных лоскутов.) Да и внедриться к сидельцам за своего, причём прожжённого, не простого, – ничуть не легче, на язык так и просится слово – невозможно. Тем не менее, как учил старик Оккам из вражеской Британии, – не фиг бесперечь плодить сущности. Второе – внедрение – всего лишь трудно осуществимо технически, а первое – Ван… Нет, машину времени и анабиозную камеру ещё не изобрели.

Фихтер, в отличие от начальства и немногочисленных сторонников, знал, что и его кумулятивным способностям есть предел. Может быть, хотя и маловероятно, что ему поверят насчёт английского шпиона (а может и не английского, мне – бара-бир). Но не простят. Мало того что он сбежал из тюрьмы. Он ведь туда попал. А как? Какой такой Томас Гуэрра? Да его отродясь и не было в Бабилоне. Даже тёзок не нашлось, Фихтер проверил. Это значит, что из камеры вышел некто по поддельным документам. А до этого вошёл как к себе домой. Что получается – Дельфинчик вышел-вошёл. На Гуэрру, кроме записи в книге «приёма посетителей», вообще ничего нет. Но тоже – вошёл-вышел. А неведомый Ларей – из тюрьмы бежал. Из тюрьмы, в которой не числился. Паспортная служба, контрразведка, администрация «Пентагона», наконец, – оказывается, мышей не ловят (и даже упускают!). Профессионалу легко показать нехитрую связь событий Ларей-Гуэрра-Дельфинчик. Но беда в том, что ответственные решения принимают высокопоставленные невежды. Поскольку они невежды, то решения принимают случайным образом, не все понимая. Когда жена на них повлияет, когда изжога, а порою и красивее оформленный доклад, подготовленный на ту же тему конкурентной службой. А как же. Наверху ведь и умные люди нередки, осознающие своё невежество и не полагающиеся на одного спецповодыря: заставляют разрабатывать одну и ту же тему разных, не знающих друг о друге, людей.

Ну, если добраться до Господина Президента, можно его спустить на заветное слово «английский шпион». Тогда никто явно не осмелится оспорить. Но – головы полетят: и в тюрьме, и в контрразведке… Сначала их, а потом, когда тайфун уляжется, и его не забудут. Это тебе не зажравшиеся хомяки из министерства. Здесь своя каста зароет – им отступать некуда. Да черта ли мне в том шпионе! Пусть себе живёт… на нарах. Там его быстро на место поставят. Там роль на все голоса не вызубришь. Посадим мы его за бродяжничество. Ай, нет: год – это слишком мало. За побег из следственного изолятора. В случае чего – администрация ответит, я-то при чем? Судить будет Мари-Анна Витторно, это её епархия. Она хорошо подмахивает, стервочка длинноногая, и здесь подмахнёт. Я её потом на море свожу, на весь уик-энд. Кивалы – дадут вердикт, какой им скажут. А я потом, через месячишко-другой, а то и через годик, сомнениями поделюсь с Дэном (то есть с Доффером, однокашником, за счёт связей пролезшим в большие шишки). И у Дэна отныне будут мои… сигналы. Если все будет тихо – то и сигнал угаснет. А если что – я не молчал и не сидел сложа руки. Можно было бы припаять ему дополнительно нападение при исполнении, ну да бог с ним. Начнётся – за что напал, почему шлёпал, как расшифровывается, почему не доложил… Бог с ним, будем считать, что это я сам себя коленом в пах ударил. От усердия. И ещё мыслишка. У меня на руках десяток дел. Могу я отвлечься от бродяги ради особо важных дел? Ответ ясен. Пусть пока попарится в предвариловке, может быть, наскучит ему, не Гайд-парк. А скучать начнёт – говорить захочет. Подсадим кого-нибудь, авось… И Хорхе (начальник режима «Пентагона» Хорхе Домино) надо будет впиндюрить по самый мозжечок за такие подарки – «особо важное, никто не сбегал!…» Подставил, сволочь…