Мюриэл Спарк - Передел

– Правда, – повторил Хьюберт в завершение проповеди, – не всегда бывает истиной. Ничего, кроме правды, – это всегда ложь. Мир принадлежит нам, говоря метафорически, он – наш капитал. Я помню, мои тетушки, верные последовательницы Дианы и Аполлона, любили говорить: «Нельзя трогать капитал, жить надо на проценты». Мы должны хранить мир и наслаждаться его плодами. Сам капитал ни в коем случае нельзя растрачивать. Иначе нам останется лишь пустая бесплодная правда. Да восхвалим же Диану, богиню луны, приливов и плодородной земли! И да восхвалим брата ее, Аполлона-солнце! Слава Диане! Слава Аполлону!

– Слава Диане и Аполлону! – воскликнуло большинство собравшихся.

В это же время отец Катберт Плейс шепнул Джерарду:

– В его словах есть своя правда.

– Мне понравилось насчет того, что земля – наш капитал, – как всегда экологично ответил Джерард, – но и дерьма в таких речах предостаточно.

– Ну что ж, – заключил Катберт, – дерьмо мало отличается от навоза. И все равно оно заставляет людей задуматься о религии.

– Да, тут есть о чем подумать.

Хьюберт, одетый в великолепное зеленое с серебром одеяние, был похож на епископа в полном облачении. Он прошел между рядами, благословляя направо и налево, и скрылся в туалете первого этажа, с недавних пор служившем ризницей.

– Мисс Фин, – сказал он подоспевшей секретарше, – напомните мне обзавестись телефонной линией, не включенной в телефонную книгу. Ни в коем случае не включенной, не перепутайте.

– Беда Берто в том, – вполголоса сказала Мэгги, – что он не умеет настроиться на верный темп. Начало – всегда одно и то же: adagio, adagio [11]. Вторую фазу я бы назвала allegro ma non tropo [12]. К тому же нервно. Потом наступает стадия добродетельного larghetto [13], иногда в сочетании с пронзительным recitativo [14], после этого – lento, andante, andante [15], а потом, без предупреждения, три вздоха – и все. Тоже мне, искусство любви.

– Да, ритм очень важен, – кивнула Мэри, – причем в любом деле. Что такое recitativo?

– Я не понимаю итальянских диалектов, – объяснила Мэгги, – обычный итальянский и без того сложный. А диалект, который Берто приберегает для таких случаев, особенно невнятный. А потом он любит говорить о лошадях, как лошадь теряет форму, когда тренируется то ли слишком мало, то ли слишком много… Я стараюсь этого не слушать. В общем, затем он любит говорить о лошадях. Тоже мне, искусство любви.

– Я бы порассказала тебе о Майкле, – задумалась Мэри, – но он твой сын, и это меняет дело.

– Сейчас я уже почти не чувствую его сыном, – ободрила ее Мэгги. – Майкл иногда ни с кем не считается. Майкл настоящий сын своего отца. Если он хоть чуть-чуть похож на него и в этом, то мне тебя жаль. Ральф был очень, очень милым, но совершенно негодным мужем. С Берто нет никаких проблем, но в моем возрасте с таким, как он, уже скучно ложиться в постель. У тебя-то вся жизнь впереди.

– Уже не вся, – педантично ответила Мэри. – Иногда мне кажется, что я зря теряю лучшие годы жизни. К тому же Майкл нашел себе в Риме пассию. И все-таки я хочу преуспеть в этом браке.

– Что тебе мешает развлекаться, пока Майкл в Риме? – спросила Мэгги.

– Мне бы не очень этого хотелось.

– Ты думаешь, я совсем глупа и не вижу, какие отношения у тебя с Лауро?

– О нет! – воскликнула Мэри. – Не говори так, это ужасно!

– Успокойся, – посоветовала Мэгги, – кроме меня, об этом никто не знает.

– Я так хотела преуспеть в браке! – расплакалась Мэри.

– Ничто тебе не мешает хотеть этого и дальше, – посоветовала Мэгги.

Мэри промокнула слезы бумажной салфеткой и, потянувшись к бокалу водки с содовой, изрядно ею облилась.

Они лежали в купальниках на синих надувных матрасах на лужайке у знаменитой виллы в Венето и нежились в лучах майского предобеденного солнца 1975 года. Мэгги намазала лосьоном для тела ноги, грудь, плечи и игриво вытерла руки об живот Мэри. Та же потихоньку успокоилась и, откинувшись на матрас, сказала:

– Лауро ничегошеньки для меня не значит.

– Ты права, он удовлетворяет желание, но не гасит страсти, – согласилась Мэгги.

Внезапно она жизнерадостно улыбнулась: появился Лауро с выключенным радиоприемником под мышкой и бутылкой вермута.

– Лауро! – удивленно воскликнула она. – Мне казалось, что сегодня у тебя выходной.

– Мне вообще не следовало приезжать в ваш дом. Я в этом раскаиваюсь. Здесь отвратительные слуги, они меня просто ненавидят. Я приехал только из уважения к вам. Мне надо было остаться в Неми, где я и должен работать на Мэри и Майкла. Я не обязан всюду ездить за вашей семьей.